покрышек для «старушки» я покупаю в фирменном магазине за двенадцать фунтов. А раньше платил всего семьдесят пиастров. И всюду так, цены неслыханные. Если отдал детишек в школу, то уж ни на ремонт машины денег не остается, ни на сигареты. А жизнь коротка. Вот и молишь аллаха, чтоб хоть остаток дней прожить, не зная нужды.
— Господь всемогущ, шейх Майгуб, а кроме него, никто тебе не поможет.
Таков ответ, который дядюшка Майгуб слышит от всякого, кому он жалуется на свою судьбу. Жалобы так же неизменны, как и ответ. А «старушка» тем временем ползет по шоссе, прижимаясь к обочине, когда ее обгоняет быстроходный автомобиль или автобус транспортной компании, обдавая пассажиров бензиновой вонью и запорашивая глаза пылью. Но все равно старые клиенты сохраняют верность «старушке» и предпочитают ее мощным автобусам, которые тормозят лишь на остановках и не дожидаются пассажиров. Дядюшка Майгуб с тоской провожает глазами каждый стремительно летящий автомобиль, которому он должен уступать дорогу, и вспоминает те времена, когда «старушка», совсем новехонькая, была здесь единственной машиной. Тогда она безраздельно властвовала на шоссе, возила деревенских старост, богачей, торговцев, маклеров, останавливалась у роскошных особняков, ожидая их владельцев, которые выходили в высоких чалмах и в белоснежных галабеях, возила их в город и обратно. Это было в те времена, когда богатые люди чаще всего ездили верхом, а бедные — только на своих двоих. Бедняков и по сей день ох сколько! Покачивая головой, дядюшка Майгуб бормочет:
— Да, прошла наша молодость, «старушка».
Чей-то голос из глубины машины отвечает:
— Что ты, дядя Майгуб, «старушка» наша год от году молодеет.
— Молодеет? Да разве молодость возвращается си[38] Увейда?
— К другим нет, а к «старушке» возвращается с каждым годом.
— Храни тебя аллах, си Увейда, за добрые слова, но моя «старушка» совсем древняя стала, ей скоро конец. Видишь, она не может обогнать даже пешеходов. Ослы и те оставляют ее позади.
— Да ты о чем говоришь, дядя Майгуб?
— О «старушке», древней своей машине, ясное дело.
— О машине? Господь с тобой. А я говорю о нашей древней родине, о Египте.
Сердце дядюшки Майгуба сжимается от разочарования. Он чувствует, что самые надежные клиенты начинают изменять его старой, верной подруге. Горестное молчание прерывает другой пассажир:
— Не говори так, шейх Увейда, машина дядюшки Майгуба наша благодетельница. Сколько она нам служила, скольких перевезла…
Вкладывая в свои слова всю душу, дядюшка Майгуб восклицает:
— Клянусь всевышним, добыть бы мне только сотню фунтов, и я так отремонтирую «старушку», что она станет не хуже, чем двадцать лет назад.
— Но где ж тебе, дядя Майгуб, тягаться с новыми машинами и автобусами, которые мчатся, как ветер?
— Не забывай, хадж Абдалла, старый конь борозды не портит. Уж свою-то машину я хорошо знаю.
— Но время ее прошло, дядюшка Майгуб. Теперь ведь столько новых машин.
— Вот я и говорю, прошла наша с ней молодость.
— Молодежь нынче не та, что прежде. Иной, смотришь, не успел из пеленок вылезти, а уже мудрит…
— «Старушка» меня никогда не подводила.
— Одни уходят, другие приходят…
— Она для меня все в жизни…
— Но родина всем нам мать…
— Она детей моих кормит, всю семью содержит…
— …всех нас она кормит…
— Не будь ее, как бы я жил?
— …без нее никому не прожить, недаром ее матерью называют…
— Да сохранит ее господь до конца моих дней, а уж там будь, что будет.
— Господь сохранит ее навек, она принадлежит и нам, и нашим детям, и внукам.
— До внуков мне нет дела. Главное, это наши дети, нынешняя моя жизнь, а не завтрашняя.
— Завтра будут жить наши дети…
— Ну а с нами-то что будет?
— Мы свое пожили, дядюшка Майгуб. Человеку дается только одна жизнь.
— Храни тебя господь, «старушка», благодетельница моя.
— Живи вечно, страна наша, мать родная.
Вдруг все пассажиры падают друг на друга, потому что дядя Майгуб резко тормозит. На лице его выражается испуг, и он твердит скороговоркой:
— Дорожная полиция… вылезайте живо, вылезайте ради всего святого, не подводите меня.
В двухстах метрах от полицейского поста дядюшка Майгуб сворачивает на обочину и останавливается под густым деревом. Пассажиры, стоявшие на подножках, соскакивают на землю, а дядя Майгуб обводит глазами сгрудившихся в кузове людей. Оставить можно лишь пятерых, остальным придется идти пешком, иначе у него отберут права за перегрузку машины. Взгляд дядюшки Майгуба полон смущения и печали. Все тут уважаемые и почтенные люди. Всем им он так обязан. Но ведь его могут лишить прав! Лишить хлеба насущного его самого и его детей. Пассажиры с подножек — куда ни шло, они слезают без единого слова. А которые внутри… Дядюшка Майгуб совсем было пришел в замешательство, но потом набрался смелости и сказал:
— Сделайте милость, господа хорошие, пускай пятеро пройдут пешком вперед самую малость, покуда не минуем полицейский пост. Нынче такие строгости. Раньше, бывало, уплачу полицейскому по пять пиастров за каждого лишнего пассажира, и дело с концом, а теперь все кругом так вздорожало, сил никаких нет.
Дядюшка Майгуб снова выезжает на шоссе и, медленно обгоняя своих пассажиров, говорит:
— Я потихоньку поеду, чтоб вам не бежать, не утомляться. А за постом вас обожду.
Прежде чем пассажиры займут свои места, им предстоит пройти пешком более километра. Это дело привычное и для пассажиров, и для шоферов, да и дорожная полиция прекрасно знает, что и как. Главное, чтобы «старушка» миновала пост, имея положенное число пассажиров. Не более пятерых. Постовой величественно взмахивает рукой, и машина проезжает дальше. А на обратном пути дядюшка Майгуб вылезает, чтобы поздороваться с постовым. Тот важно протягивает ему руку, потом сует ее в карман. Такая сцена разыгрывается с водителем каждой проезжающей машины.
Но сегодня, приближаясь к посту, дядя Майгуб замечает под деревом мотоцикл, и колени его начинают дрожать. Многолетний опыт подсказывает ему, что на пост прибыли «представители» из управления дорожной полиции. Обернувшись, он вновь пересчитывает своих пассажиров и бормочет:
— Аллах милостив… у нас все по правилам, ни одного лишнего… Помоги, господи, рабам твоим.
И он искусно останавливает машину, поравнявшись с господином офицером. Затем проворно выпрыгивает из кабины, подобострастно здоровается. Офицер задает обычные вопросы:
— Сколько у тебя пассажиров?
— Всего пятеро, господин офицер.
— Никого сверх нормы?
— Что вы, господин офицер, как можно? Вот они все тут, извольте пересчитать.
— Ну, а вон те, что пешком идут, разве не с тобой ехали?
— Упаси господи, я ведь уже старик, врать не буду.
— Говори без уверток.
— Клянусь великим аллахом, у меня всего пятеро. Да и машина совсем разваливается. Больше пяти и не подымет.
Офицер смеется:
— Если она разваливается: продай ее да купи себе новую.
