любить, а о том, чтобы не ограничивать им мою любовь. Я никого, кроме него, не замечаю, и только в четверг я обратила внимание, что Ивонна плохо выглядит. Мои глаза внезапно раскрылись, или скорее развеялось ослепляющее облако, которым я была окружена: мне показалось, что Ивонна настолько изменилась, что мне стало страшно. После настойчивых расспросов она в конце концов призналась в причине своей глубокой печали. Молодой человек, которого, как я знала, она любит и с которым она была уже почти помолвлена, ее обманывает (она только что об этом узнала) и живет с другой женщиной.
— Почему же ты не сказала об этом раньше? — спросила я.
— Я боялась омрачить твою радость.
И мне сразу же стало стыдно за эту радость, которая немедленно в моих глазах приобрела вид частной собственности с жестокой вывеской «Вход воспрещен». Нет, нет, я не хочу безжалостного счастья. Ивонна, страдающая от моей невнимательности, нуждается в поддержке. Она боится, что не сможет перестать любить человека, который больше не достоин ее любви, и ищет себе занятие, позволившее бы ей хоть как-то забыть о своем несчастье. Она хотела устроиться на работу в больницу, хотя бы временно, что, по моему мнению, является прекрасной идеей. Не говоря о причинах ее намерений (я ей дала обещание хранить тайну), постараюсь пробудить интерес к ним у Робера, который очень внимательно относится к Ивонне, Он очень хорошо знает главного врача больницы в Леннеке. Он может уверенно рекомендовать ему Ивонну, так как я не сомневаюсь в том, что, будучи такой самоотверженной, умной и умелой, она сможет быть очень полезной.
Насколько же Робер любезен! Едва я заговорила о желании Ивонны, как он тут же позвонил доктору Маршану и договорился с ним об ужине на следующий день. Он пригласил его в «Серебряную башню», славящуюся своей кухней.
— Нельзя переоценивать того, чего можно добиться за хорошим столом, — сказал он мне со смехом.
Он утверждает, что мое присутствие на этом ужине будет не лишним, и убедил папу разрешить мне сопровождать его. Я очень рада этому, так как все, что я делаю вместе с Робером, доставляет мне удовольствие, а кроме того, это свидетельствует о том, что папа начинает относиться к нашей свадьбе менее осуждающе. К тому же мне практически ни разу не приходилось ужинать в ресторане, а если, помимо всего прочего, это может помочь Ивонне… Робер говорит, что доктор Маршан грубоват, но очень любит хорошо поесть. Вот почему он намерен тщательно продумать меню.
Я часто боюсь вызвать неудовольствие Робера, применяя в разговоре некоторые выражения или обороты, которые, как он говорит, неправильны, но я к ним привыкла, постоянно слыша их в своем окружении. Наедине Робер меня останавливает п поправляет, но в обществе я часто молчу из боязни увидеть вдруг на его лице выражение легкого раздражения, которое, впрочем, только я одна в состоянии заметить, но оно тут же дает мне понять, что я сказала что-то не так. Однако мне надо будет решиться поддерживать беседу с доктором Маршаном, и я уже заранее немного дрожу. Я себя знаю. Если я буду слишком следить за собой, я рискую потерять непринужденность и естественность. Я умоляла Робера пореже смотреть на меня во время ужина. В его взгляде я читаю все, что он думает, и малейшая тень неодобрения, которую я замечу, приведет меня в замешательство. Например, ничто его так не раздражает, как употребление слова «сильно» с глаголом. Раньше, до того как он обратил мое внимание на это, я, не задумываясь, говорила: «Я сильно хочу есть» или «Я сильно боюсь».
— А почему ты не говоришь: «Я сильно устала» или «Я сильно желаю выйти»? — сказал он мне.
Сейчас мне кажется, что я понимаю те нюансы, над которыми никогда не задумывалась. И теперь, боясь ошибиться, я часто не осмеливаюсь употреблять слово «сильно». Не всегда есть время подумать, пойдет ли дальше существительное, прилагательное или глагол… впрочем, нахожу, что Робер заходит слишком далеко. Например, он не хочет, чтобы я говорила, что я его «сильно огорчила», а на мой вопрос почему он пустился в пространные объяснения, думаю, что он и сам немного запутался, так как, сказав мне: «Сейчас ты все поймешь», он внезапно отложил этот маленький урок. Однако мне хотелось бы наконец хорошо усвоить эти правила и научиться ими систематически пользоваться, поскольку Робер считает, что поддержание чистоты языка является в первую очередь женским делом, так как женщины в целом более консервативны, чем мужчины, и что, небрежно относясь к своей речи, они не выполняют одну из своих обязанностей.
— Мазет! — воскликнул папа, обычно пользующийся этим словом вместо распространенного ругательства, когда он узнал, что мы ужинали в «Серебряной башне». — Вы себе ни в чем не отказываете!
Он мне сказал, что сам он там никогда не был, но ему известно, что это ресторан ля настоящих гурманов. Мне пришлось в мельчайших деталях пересказать ему меню. Ужин был великолепен, вино, судя по улыбкам Робера и нашего приглашенного, когда они его дегустировали (я в этом не разбираюсь), было превосходным. Но что за ужасный человек сам доктор Маршан!
— Черт бы подобрал всех этих барышень-бездельниц! — бросил он при первых словах Робера об Ивонне.
Это было уже в конце ужина, когда Робер решил, что наш гость «созрел». Затем с брюзжащим видом, который лишь подчеркивал грубость его слов, продолжил:
— Впрочем, она не первая предлагает свою помощь. Я всегда холодно отклонял такие услуги. Я не говорю о сестрах милосердия, по-видимому, это просто не женщины. Но девушки из света… Да спасет нас от них Эскулап! Передайте от моего имени вашей подруге: пусть она просто-напросто выходит замуж. Заверяю вас, это лучшее, что может сделать женщина. И я с радостью говорю это в вашем присутствии, — добавил он, повернувшись ко мне, изображая улыбку, — поскольку я вижу, что вы придерживаетесь такого же мнения.
— Моя подруга имеет все основания не следовать моему примеру, — собравшись с мужеством, осмелилась я произнести, чувствуя, что будущее Ивонны поставлено на карту. Но все мое мужество пошло на попятную перед его насмешливой ухмылкой.
— Да? Не может быть… — сказал он, вопросительно подняв брови.
Я готова была возразить, что не каждой женщине дано счастье встретить такого человека, как Робер, но вместо этого упавшим голосом сказала, что не все браки бывают счастливыми, на что Маршан тут же возразил, что если брак не всегда бывает удачен, то, с другой стороны, холостяцкая жизнь плоха всегда…
— По крайней мере для женщины, — быстро добавил он с ухмылкой, прежде чем я успела спросить его, почему в таком случае он остался холостяком. Затем, видимо заметив, что он зашел слишком далеко, продолжил примирительным тоном:
— Так что же, между нами… действительно ваша подруга так хочет работать у меня?
— Я знаю, что она этого сильно хочет, — неосторожно сказала я и тут же почувствовала, как на мне остановился взгляд Робера. Я заметила свою ошибку и не осмелилась больше ничего добавить, что позволило доктору Маршану продолжить:
— А рукоделие? Для чего нужно рукоделие? Его и изобрели ради того, чтобы занять бездельников. Посоветуйте вашей подруге заняться вышивкой или акварелью, раз она отказывается рожать детей, как велит ей долг, а принудить ее к этому мы не можем.
Вероятно, я дала понять, насколько оскорбительными были эти слова для меня, ибо он быстро сменил тему разговора, категорически заявив:
— Впрочем, даже если бы я и захотел устроить вашу подругу, мне нечего ей предложить. У нас уже сейчас слишком много обслуживающего персонала, и я не могу платить зарплату людям, которые будут сидеть сложа руки.
Итак, Робер ошибся в своих расчета. Или, как он сам говорит: «Я влип!» По его лицу было видно, что все это ему неприятно. Меня это тронуло, потому что только из любви ко мне он проявил интерес к Ивонне и старался что-то сделать. Я не скрывала от него своего мнения о докторе Маршане. Возможно, как утверждает Робер, он большой ученый, но он грубиян, и я предпочитаю с ним больше не встречаться,
