сдержать ее не в силах. Теперь ты мой. Помнишь, сказано: «Кто достоин открыть сию книгу и снять печати ея?» Книга моя открыта тебе, а печати моей тебе не снять с себя отныне и во веки.
Послушники оттянули своего невольника шага на три, и отпустили.
16
Клава шла к выходу, потрясенная силой и величием Свами. Вот кто – истинное воплощение Мати Божи на Земле. И кто такая Клава, чтобы воображать себя Дочей Божей? Однажды Мати удостоила ее обряда удочерения – и это радость незатухающая на всю жизнь. Но она – маленькая Клава, весталка Калерия, что само по себе счастье, о котором не могла мечтать бедная девочка из трущобной квартиры, вечная двоечница у гордых учителей.
Теперь в выходящем потоке ее окружали почтительные попутчицы и попутчики. Многие и взрослые – но даже более почтительные, чем пацанки и пацаны.
– Скажи, сестра, вы ночи проводите в молитвах у себя в корабле?
– А молитву и не отделишь от жизни. Повторите на ночь тысячу раз: «Госпожа Божа, помилуй мя!» – и сами не разберете, спите уже, или еще зовете Госпожу Божу. Потому что Она-Они к вам тогда и во сне придет.
– Скажи, сестричка, а вино вы пьете?
Вина им в корабле не наливали. Росой утренней Свами балует всех с утра. Но это – дело их домашнее, семейное. Зато вспомнился папусик, который пил каждый день и даже чаще.
– Вина столько можно, чтобы Госпожу Божу не забыть. Если сбивается язык с молитвы, значит остановиться надо.
– Такая маленькая и такая уже разумная! А скажи, сестра, правда, что вы в своем корабле всем вашим братьям принадлежите по очереди?
Клава не успела, потому что ответили за нее:
– Охота вам глупости повторять! Или нарочно вас заслали, чтобы клеветать на Сестричество?!
– Почему, мне просто интересно. Может, так и нужно, я же спрашиваю, а не осуждаю.
Клава сообразила и ответила наконец, улыбнувшись светло как могла:
– Спрашивать всё нужно. У нас каждая к каждому подойдет, любой вопрос задает, и ничего таить нельзя. Таить здоровью вредить. Кто таит, тот в гробу походном едет душу хоронить. А что значит – принадлежать? Не только – вместе лежать. Мы все в одной семье, мы значит принадлежим всем и себе. А если про по середину тела, то мы, весталки, запираемся смело. Не пускаем в середку ни одного, ни всех; для весталки это – смертельный грех. Можете мне верить, можете проверить.
И Клава прираспахнула плащ, счастливая, что рифмы снова владеют ею, что не знает она отделяющего от людей стыда и потому в особенности, что все вокруг ей близкие и родные. Ну сестры и есть. Или братья. И может быть, она все-таки чуть-чуть Доча у Мати Божи?! Кто Её-Их горячо-горячо любит, та и Доча у Госпожи Божи.
– Ай, умница какая. И невинная – как малютка. Когда малютка голенькая бегает, никому ведь не стыдно, так и она. Правильно сегодня женщина говорила.
– В раю никому стыдно не было. И не будет снова.
На площади перед ДК слышались выкрики:
– Сарабанда прет! Блудницы масонские!
Но поток попутчиков теснил гонителей истинного Слабодного Сестричества.
Кто-то выдернул Клаву за руку из разредившейся на асфальте толпы.
– Сестричка, вот и я!
Тот самый парень в пятнистом комбинезоне, который со стишком подошел. С головой сверху бритой. Потянул рукой как леопардовой лапой.
– Здравствуй, братик, – ничуть не испугалась Клава.
– Как эта ваша богиня учила? Давай Печатями Любви махнемся. Клево придумано!
– Давай.
Клава запрокинула голову и подставила губы.
Бритый всосался в нее губами, а мозолистая ладонь его грубо прошлась по грудкам и нажала на срединный треугольник.
Клава уперлась ему в грудь. Она даже не могла крикнуть: «Хватит!» захваченными в капкан губами.
Грубая ладонь была противная – словно мусорным совком приласкал кто. А изо рта пахло чем-то резким – вроде тухлой рыбы с чесноком.
Бритоголовый сам отпустил губы.
– Пошли со мной! Прострочу тебя по-десантному.
– Не надо… Мы не так… Мы весталки…
– Весталки? А это куда? – захохотал парень.
Совок его снова прошелся по грудкам и вернулся в срединное место.
– Бабий крест полный – клево.
Клава пыталась оттолкнуться.
– Всё, приложил печать, хватит. Пахнет от тебя чем-то.
– А-а? Это я Марью-Хуану курю. Клевый кайф. Хочешь попробовать? Пошли. Прострочу, и накуришься потом. Или сначала? Многие телки любят строчиться под кайфом. «Двойной удар» называют.
А ведь тогда у метро тоже какие-то рифмы предлагал.
– Пусти! Тут же наши! Закричу!
– А любовь как же? Ваша богиня от вас всем любви обещала – а теперь в кусты? То есть в кусты-то и надо, – захохотал, – а ты отвертеться хочешь. Обещала – дай!
Пошел у них какой-то разговор, и Клаве стало спокойнее. Захотелось даже научить этого невежу.
– Любят нежно, а не клещами рвут. Я бы тебе и целование братское разрешила – со всей любовью.
Если бы такой железный парень стал бы прислуживать как боровок, было бы приятно. Способен разодрать надвое лапами леопардовыми, зубами перегрызть – а он лижет застенчиво.
– Приходи к нам, окрестим тебя во имя Госпожи Божи – и будешь всегда в любви и целовании.
– У вас, небось, со скуки помрешь. Молитвы распеваете и поклоны бьете, да?
Клава показалась сама себе маленькой укротительницей, которая приводит к покорности дикое чудовище, не знавшее прежде любви и добра.
– У нас молитвы нескучные.
– Это как? Трахаетесь, что ли, все вместе? Под музыку Вивальди?
– Ну просто любим все. Не только же так можно. Как ты с телками своими привык.
– А как же еще?
Только что Клава счастлива была от откровенности. Оттого что нет тайн и стыда. А этому грубияну вовсе не хотелось рассказывать, как можно любить – иначе. Показать – гораздо легче, когда он сам участвует, и не может нагло хохотать, как здесь.
– Сначала вокрестись во славу Госпожи Божи, тогда узнаешь.
Удалось воспользоваться мгновенным недоумением парня и выскользнуть из его ручищ.
– А потом – дашь? Ты что – и вправду целка?
Не худшее слово, но почему-то неприличное, приложенное к Клаве.
– Мы – действенные весталки.
– Так сколько ж можно? В пятом классе уже, наверное?
– Седьмой кончаю.
– Ну? Вот и кончим вместе! Знаешь: «Скажи мне, мать, когда давать?» Ваша богиня обещала: будете любовью к истинной вашей бабской вере народ приводить. Вот и приведи, как народного представителя.
– Приходи.
– Так условимся сначала. Слово дай. Сначала дай – слово, потом – дай по делу. Сейчас, знаешь, чего
