сидел как влитой, кроме того, в нем имелось какое-то устройство для кондиционирования, оно ощутимо грело содержащегося в костюме человека, и это тепло было приятно умиротворяющим. Еще бы башмаки и кепку для полного удовольствия…
Одиссей двигался в людском потоке и думал, как же предъявить себя властям, сразу или после основательной оценки обстановки. После основательной оценки предъявиться было бы, конечно, предпочтительней, но обстановка в любой момент могла выйти из-под контроля, так что имело смысл быть готовым к любой неожиданности…
28
Здание внутри оказалось похожим на Дворец Компьютеров двадцать первого века. Тоже кругом были какие-то двери и дверцы, тоже какое-то гудение слышалось со всех сторон, тоже пахло изоляцией и озоном, тоже мигали повсюду разноцветные лампочки.
А еще двигались туда-сюда эскалаторы, лифты, что-то приглушенно ухало и ахало под ногами, очевидно, там, в подвальных этажах, размещалось какое-нибудь грандиозное машинное отделение.
Суета в здании была невообразимой. Никто, ну, никто не стоял на месте и минуты! Все двигалось, летало, плавало по воздуху, но движение не казалось броуновым, в нем просматривалась какая-то непонятная до поры осмысленность. И Одиссею оставалось либо тоже двигаться куда-нибудь, куда, как говорилось во времена его незабвенной молодости, кривая выведет, либо остановиться и осмотреться, либо прямо обратиться к первому встречному со всеми возможными вопросами.
Но никто здесь ни о чем ни у кого не выспрашивал, все, по-видимому, всё знали, так что Одиссей тоже предпочел сохранить на лице видимость невозмутимой и абсолютной осведомленности. Так он очутился в кабинке лифта, сплюснутый со всех сторон озабоченным людом. У каждого в руках был маленький чемоданчик, а у Одиссея чемоданчика не было, он просто еще не успел им обзавестись, весь его вид именно это и выражал. Извините, мол, джентльмены, я понимаю, что несколько неприлично выгляжу, среди вас босым и с пустыми руками, но миссия моя важная и секретная, а поэтому вы не должны ничему удивляться…
Все это явно выражал вид Одиссея, ну, по крайней мере, ему очень хотелось, чтобы выражал…
Однако никто в лифте не обращал на него никакого внимания, и, вообще, непохоже было, что люди в лифте замечают кого-то, кроме себя. Такие у всех были обращенные внутрь себя лица, словно люди ехали на казнь. И это, конечно, насторожило Одиссея, и он даже захотел скорей покинуть неприятную компанию, но как это сделать на ходу.
Наконец, лифт остановился. И все стали выходить. Очевидно, дальше было просто некуда ехать. Вышел из кабинки и Одиссей, хотя у него было сильнейшее желание не выходить, а, как ни в чем не бывало, поехать обратно.
И тотчас кабинка наполнилась другим народом, в отличие от предыдущего, очень разговорчивым, все говорили сразу, а потому удалось разобрать лишь отдельные, ничего не прояснившие реплики, Одиссей попытался присоединиться к веселым людям, но хитрая дверца захлопнулась перед самым его носом, словно была уполномоченной проводить некий отбор пассажиров. И он остался на плоской, необъятной крыше, похожей на космодром, границы которого терялись в тумане. В смысле, в облаках,
Оказалось, что это и впрямь космодром, правда, старт в космос спустя столетия и на Земле утратил свою былую красочность. И если бы Одиссей совсем недавно не познал на себе такого способа дальних путешествий, ему бы и в голову не пришло, что люди с чемоданчиками исчезают не куда-нибудь, а в космические просторы.
Старт проходил так. Очередной исследователь иномира по команде специальной девушки- распорядительницы становился в очерченный мигающими лампами круг, протягивал руку в сторону нужного ему сектора, напружинивался всем телом.
А девушка вела обратный счет и при слове «ноль!» взмахивала красным флажком. Космонавт окутывался туманным облаком и исчезал, не принося ни малейшего урона земной экологии. А в круг становился следующий космический призывник.
Невдалеке находился еще один точно такой же круг, куда каждую минуту, наоборот, прибывал исследователь, выполнивший свою программу. Его едва успевали оттаскивать, потому что следующий возвращенец сваливался чуть ли не на голову. Такова была точность штурманизации.
Эти-то, вернувшиеся, и были разговорчивыми, ибо, во-первых, досыта намолчались в иномирах, а, во-вторых, все опасности уже оставили позади.
И как же сильны были нахлынувшие на Одиссея чувства, если он, не задумавшись ничуть, на миг утратив над собой контроль, решительно шагнул на стартовую площадку без всякой команды!
Конечно, у него не было в руках чемоданчика. Это — раз. Конечно, костюм его без ботинок и головного убора получался неполным. Это — два. Конечно, его не выкликали. Это — три. Но даже если бы эти условия каким-то образом вдруг соблюлись, Одиссею все равно не удалось бы так запросто улететь домой, на Понтей. Потому что за несколько часов на родной планете он стал вообще неузнаваемым.
— Дедушка, дедушка, а вы-то куда?! — заверещала изумленная распорядительница, забыв о мегафоне. Но ее и без мегафоне было замечательно слышно.
И мигом подбежали к Одиссею трое ребят, появившихся непонятно откуда, они вежливо, но настойчиво обступили его, взяли под руки и вывели прочь из круга. Сразу собралась толпа любопытных, нарушился, по-видимому, никогда не нарушавшийся график работы учреждения, завыли какие-то сирены, забухал где-то невидимый колокол, словом, переполох поднялся — не приведи господь. И все это из-за Одиссея, который пытался вырваться из рук служителей и кричал странные, дикие для жителей двадцать четвертого века слова:
— Я Одиссей! Меня зовут Одиссей! Я вернулся с Понтея, меня не было на Земле триста двадцать пять лет. Запросите главный компьютер.
29
А зря он боялся, зря воровал с веревки костюм, напрасной была вся его конспирация. Отнеслись к нему на родной планете просто отлично.
Одиссея доставили в какой-то кабинет, дали ему еды, которая, конечно, была пресноватой по сравнению с натуральной едой иномира, но полезные свойства имела бесспорные. После еды возвращенец незаметно уснул и проспал чуть не двое суток кряду. За это время навели о нем нужные справки.
Когда Одиссей проснулся, он не сразу известил об этом, находившихся в кабинете людей, а некоторое время понаблюдал за ними украдкой, соображая, нельзя ли как-нибудь улизнуть. Но возможности улизнуть не было, кабинет был переполнен народом, и едва Одиссей решительно распахнул глаза, на него посыпались вопросы, защелкали кино- и фотокамеры, зажужжали магнитофоны. Конечно, эти приборы назывались теперь иначе, но назначение-то у них было прежним. И хорошо, что появился некто, который навел порядок, выгнал всех корреспондентов, сел напротив Одиссея, доброжелательно и располагающе улыбаясь.
— Меня зовут Николаем, — представился он, — можете говорить просто Коля, вы мне в отцы годитесь и даже, строго говоря, в пра-пра-пра… Я здесь служу сменным координатором, встречаю-провожаю исследователей. И считаю, что мне здорово повезло с вами. Ведь из той эпохи еще никто не возвращался. А мы уже восемь лет пользуемся нуль-переходом, исследовали всю галактику насквозь, беремся за другие галактики. М-мда…
Для Одиссея слова земного человека были приятней всякой музыки, он даже вынужден был специально напрягаться, чтобы не упустить смысл.
— …А ваше поколение до сих пор в пути, — продолжал также неторопливо Коля, — и перехватить звездолет в пространстве — дело почти невозможное. Да и ненужное. Представьте: вы в виде электронной
