Другие не захотели подойти и остановились возле рынка. Что происходит?
Г-н де К. принял загадочный вид и проговорил, что ни за что на свете нельзя позволить «толпе» прийти сюда.
— Речь идет не о толпе, — сказал мэтр П., - а о нескольких друзьях, которые являются также и вашими друзьями и которые, повторяю, не осмеливаются подойти, им хватает такта не делать этого.
— Не будем спорить, Андре, — сказал г-н де К.
Он выступил вперед, и они начали шептаться.
— Что происходит? — спросила меня госпожа П.
— Понятия не имею, — ответил я. Это было (вдобавок ко всему) истинной правдой.
— Идите сюда, — сказал мне г-н де К. по завершении своих тихих переговоров.
Мы снова вошли в тупик и томились ожиданием еще добрых четверть часа. Все остальные ушли. Холод пробирал до костей. Часы пробили половину. Мы занимались тем, что строили весьма мрачные предположения. Свет загорелся теперь и в окне Кабро. Поскольку я наделен тонким слухом и придаю очень большое значение земным благам, я расслышал, несмотря на завывания ветра, скрип кофейной мельницы.
Если бы не холод, я охотно наблюдал бы за событиями до скончания века. Но, с учетом всех обстоятельств, я сказал своему спутнику, что самым разумным, на мой взгляд, было отправиться спать.
Г-н де К. почти во весь голос выразил свое несогласие. Я умолял его быть осторожней, когда дверь Кабро отворилась и с фонарем в руках вышел сам папаша Кабро, вслед за которым появился и г-н Жозеф.
Г-н Жозеф быстро направился прямо к нам, будто знал, что мы целую вечность находимся здесь. Он протянул нам обе руки сразу и сказал:
— Господа, не иначе как Провидение вас послало. Я должен просить вас об огромном одолжении.
Я с радостью заметил, что, говоря это, он подчеркнуто обращался к г-ну де К., который тут же пробурчал в ответ что-то вроде довольно смиренного согласия.
— Я знаю, — сказал г-н Жозеф, — что вы в очень большом почете у г-на Гроньяра, сдающего внаем экипажи. Не соизволите ли вы пойти со мной и рекомендовать меня ему как можно более энергично? Мне безотлагательно нужна двухместная карета, самая быстрая и удобная из всех. Без вас, в такой час, это сопряжено со многими осложнениями и вызовет ненужные объяснения. Я спешу. И я буду вам за это бесконечно признателен. Идемте.
При любых других обстоятельствах положение, в которое попал г-н де К., наполнило бы меня радостью. Он буквально задергался.
Г-н Жозеф обернулся ко мне.
— Я, наверное, навещу вас днем, — сказал он. — Я нуждаюсь в ваших услугах.
Он вцепился в руку г-на де К. и потащил его за собой таким манером, казалось мне, каким жандарм уводит осужденного.
Папаша Кабро, который семенил рядом с ними, напоминал, сам не пойму почему, свирепых санкюлотов; наверное, из-за полотняного ночного колпака, который он не удосужился снять.
Я вернулся домой сильно опечаленным. Уснуть я не мог. Визит, который пообещал мне г-н Жозеф, все не шел у меня из головы. Я осыпал себя горькими упреками за то, что влез в эту скверную историю. И я завидовал другим жителям города, которые, поскольку они ни в чем — кроме осмеяния — замешаны не были, спали теперь спокойно в своих постелях.
Я ждал г-на Жозефа, но явился не он, а г-н де К., причем уже в восемь часов утра. Он даже не постучался, а начал безостановочно дергать закрытую дверь, не слушая моих уговоров, и дергал ее все время, пока я натягивал штаны. По всей видимости, он даже не прилег.
Мне хватило силы воли не задать ему ни единого вопроса: это дало бы ему преимущество передо мной. Я хранил полнейшее молчание и был занят разведением огня. Результат оказался поразительным.
— Я хотел бы выпить с вами немножко кофе, — сказал г-н де К. умирающим голосом.
Это была блистательная победа, но меня мучили собственные заботы, и я не оценил ее по достоинству.
Я сел напротив г-на де К. и, не проронив ни слова, стал молоть кофе.
— Он уехал, чтобы подать жалобу, — сказал наконец мой гость.
— На что? — тупо спросил я.
— На все, — ответил г-н де К. — Ах! — продолжал он, — мой бедный друг! Вы тут крутите ручку кофейной мельницы, а в это время все лучшие люди города умирают от беспокойства! Я только что был у П. Они в ужасающем состоянии.
Понятно, что и мне было не по себе. В любом случае, невинность никогда нельзя доказать. А потому, наверно, тем, кто хотел выступить в роли судей, было на что сердиться. Я робко сказал об этом. Г-н де К. сделал жест, который означал, что в высших сферах об этом меньше всего заботятся.
Я поставил воду на огонь и довольно твердым голосом спросил о причинах такого всеобщего уныния. Забудем о событиях, случившихся в казино (хотя все еще существует возможность приуменьшить их значение до истинной величины); каковы факты, в которых мы уверены? Те единственные факты, которые могут внушить здравомыслящему человеку надежду или страх? Он попросил быстрый и удобный экипаж. Я особенно напирал на слово «удобный», которое, по моему мнению, слово отнюдь не страшное.
— Вы совсем не о том говорите, — сказал мне г-н де К. И потом довольно долго переводил дух. — Вчера вечером, — заговорил он, — или, точнее, совсем недавно, потому что все это произошло лишь несколько часов назад, вы видели, как я ушел в ночь с этим ужасным человеком. Хочу верить, что из-за ваших дружеских чувств ко мне вы были этим встревожены, но, будь у вас даже талант Виктора Гюго, вы и помыслить бы не могли, какие испытания мне предстояло вынести. Начнем с того, что мой сеид шел за мной по пятам, рыча, как тигр. Я был схвачен железной хваткой; моя рука из-за нее в синяках, и если в вашем присутствии он вел себя учтиво, то затем я прошел через все, что ему захотелось мне навязать. Я должен был собственным кулаком стучать в дверь этого Гроньяра, звать его своим голосом, который услышала и узнала вся округа, перед двадцатью окнами, распахнувшимися, несмотря на мороз, принять на свой счет ругань этого грубияна — владельца наемных экипажей, который, впрочем, тут же притих, но не от моего вида, а едва заслышав имя г-на Жозефа.
Одного этого, как говорится, не так уж мало, а по-моему, так и слишком много, но мне пришлось испить чашу до дна, вам предстоит услышать еще много удивительных вещей. Меня вынудили пойти с ними в конюшни и, подчиняясь требованиям, уклониться от которых было бы величайшей неосторожностью, самому выбрать двухместный экипаж — и знаете, какой экипаж меня заставили выбрать? Тот самый, на котором обычно отправляются встречать у границ кантона монсеньора в день торжественной конфирмации! Да, друг мой! Я был подавлен совершенно очевидными знаками чудовищного могущества, но не самого этого человека, а братства, к которому он принадлежит и над которым, возможно, главенствует. Я прекрасно почувствовал во всем этом идеально продуманный план. Сделайте милость мне поверить, что, как бы велика ни была опасность, которой я подвергался, которой подвергаюсь и поныне и которая грозит всем нам, я не утратил ни капли хладнокровия и рассудительности. Мы пропали! Это я вам говорю.
Ему не хватило дыхания, и он на время умолк. Я, конечно, был весьма расстроен, особенно мыслью, что этот человек обещал прийти ко мне уже сегодня.
Г-н де К. продолжал:
— Я еще не обо всех своих горестях вам поведал. В экипаж запрягли трех лошадей, вывели его. Мостовая при этом загрохотала. Я сказал — двадцать окон? Не сойти мне с этого места, если меньше пятидесяти человек высматривали, что происходит, когда меня (ярко освещенного фонарем, который Гроньяр поднял на вытянутой руке, и другим фонарем, которым сеид размахивал у меня под самым носом) усадили в экипаж. Все было так, как я вам рассказываю, друг мой! У всех на виду. Этот дьявол устроился рядом со мной, и мы тронулись; на глазах больше чем у полусотни пар глаз людей самых разных мнений, повторяю вам. Кабро и кучер, сидевшие на козлах, производили адский шум. Вы когда-нибудь пытались себе представить невообразимый грохот, который может подняться в четыре часа утра на наших неровных мостовых, на наших пустынных улочках, гулких, как барабаны, от трех заново подкованных лошадей, постоянно понукаемых бить копытами по земле? Вот к чему мы пришли!
