отречения Петра. Чаще всего это уклонение от истинного смысла выглядит как апелляция к «психологии князя апостолов», то есть Петра. Но разбираться в чьей-либо психологии — всегда значит его обвинять. Обвинение Петра обычно заканчивается оправданием с оттенком укоризны: хотя и не совсем дурной человек, Петр и не совсем хороший; на него нельзя рассчитывать; он изменчив, импульсивен, немного слабохарактерен. Короче говоря, он похож на Пилата, а Пилат похож на Ирода, который похож на кого угодно. В конечном счете, нет ничего более монотонного, ничего более упрощенного, чем эта миметическая психология Евангелий. Возможно, это вовсе и не психология. При взгляде издали она похожа на бесконечное разнообразие мира — такое увлекательное, захватывающее, насыщающее. А при взгляде изблизи она всегда оказывается составлена из тех же самых элементов — подобно нашему собственному существованию, которое, по правде сказать, нас нисколько не увлекает.
Итак, вокруг огня заново складывается все та же вечная религия — сдобренная жертвоприношениями, защищающая неприкосновенность языка и домашних богов, чистоту семейного культа. Петра все это привлекает, и это вполне «естественно». Нас и самих это должно привлекать, раз мы упрекаем библейского Бога за то, что он нас всего этого лишил. Лишил из чистой злобности, говорим мы. В самом деле, нужно быть очень злым, чтобы разоблачить гонительский аспект этой извечной религии, которая по-прежнему удерживает нас под своей властью на бесчисленных привязях. Действительно, Евангелие не миндальничает со стыдливыми гонителями, которыми все мы остаемся. Даже сегодня в самом банальном нашем поведении, когда мы сидим вокруг огня, оно опознает древний жест ацтекских жрецов или охотников за ведьмами, кидающих свою жертву в огонь.
Подобно всем перебежчикам, Петр демонстрирует искренность своего обращения, обличая своих прежних друзей. Мы привыкли смотреть на моральную сторону отречения, а нужно увидеть и его антропологический аспект. Своими ругательствами и проклятиями Петр приглашает окружающих вступить с ним в некий
Во многих обрядах инициации испытание заключается в некоем акте насилия — умерщвлении животного, а иногда и человека, который считается противником данной группы как целого. Чтобы добиться принадлежности к группе, нужно превратить ее противника в свою жертву. Петр прибегает к клятвам, то есть к религиозным формулам, чтобы придать своему отречению силу инициации, открывающей ему вход в группу гонителей.
Для правильной интерпретации отречения нужно учитывать все, что предшествует ему в синоптических Евангелиях, и особенно те две сцены, которые его подготавливают и предвещают наиболее прямым образом. Это два главных предсказания Страстей, произнесенные самим Иисусом. В первый раз Петр не хочет ничего слышать: «Боже Тебя сохрани от этого, Господи! да не будет этого с Тобою!» (Мф 16, 22*) Его реакция соответствует отношению всех остальных учеников. Вначале в этой малой группе не может не царить идеология успеха. Ученики спорят о лучших местах в царстве Бога. Ученики чувствуют себя
Вера учеников проникнута триумфальным мессианизмом. Но от этого она не становится менее реальна. Петр ясно это продемонстрировал, но какая-то его часть все еще мерит проживаемые им события меркой мирского успеха. Разве можно вообразить предприятие, которое стремится только к поражению, страданию и смерти?
В этом эпизоде Петр слышит строгий ответ: «отойди от Меня, сатана! ты Мне соблазн! [буквально: „ты мне скандал“]» (Мф 16,23). А как только Петру указывают на ошибку, он сразу же меняет направление и с прежней скоростью пускается бежать в другую сторону. Поэтому при втором предсказании Страстей, всего за несколько часов до ареста, Петр реагирует уже совсем не так, как в первый раз:
Тогда говорит им Иисус: все вы соблазнитесь о Мне [буквально: «все вы будете скандализованы обо мне», «для всех вас я стану скандалом»] в эту ночь <…>. Петр сказал Ему в ответ: если и все соблазнятся о Тебе, я никогда не соблазнюсь [буквально: «если все будут скандализованы о тебе, я никогда не буду скандализован»]. Иисус сказал ему: истинно говорю тебе, что в эту ночь, прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься от Меня. Говорит Ему Петр: хотя бы надлежало мне и умереть с Тобою, не отрекусь от Тебя. Подобное говорили и все ученики (Мф 26, 31, 33–35).
Внешняя решительность Петра — то же самое, что интенсивность его миметизма. Его «дискурс» по сравнению с первым предсказанием переменился на противоположный, но основа не переменилась. И то же самое относится к остальным ученикам, которые всегда повторяют то, что говорит Петр, ибо все они столь же миметичны, как он. Они имитируют Иисуса через посредничество Петра.
Иисус видит, что этот энтузиазм чреват последующим дезертирством. Он ясно видит, что после ареста его мирской престиж рухнет, и он перестанет обеспечивать своим ученикам тот тип модели, который он им обеспечивал до сих пор. Все миметические стимулы они будут с тех пор получать от индивидов и групп, враждебных его личности и его миссии. Ученики и прежде всего Петр слишком подвержены чужому влиянию, чтобы заново под него не подпасть. Евангельский текст нам это ясно продемонстрировал в только что разобранных пассажах. Тот факт, что моделью служит сам Иисус, сам по себе еще ничего не значит, поскольку ученики подражают ему в модусе победительной алчности, всегда по сути идентичной с отчуждением желания.
Первая перемена Петра сама по себе, конечно, не заслуживает порицания, но она не свободна от миметического желания, и именно это Иисус очевидно и замечает. Он видит здесь предвестие новой перемены Петра, которая, если учитывать готовящуюся катастрофу, неизбежно примет форму отречения. Таким образом, отречение Петра рационально предвидимо. Предвидя его, Иисус лишь извлекает для ближайшего будущего выводы из своих наблюдений. Короче говоря, Иисус проделывает тот анализ, который проделали и мы сами: он сравнивает последовательные реакции Петра на предсказание Страстей и отсюда выводит вероятность предательства. Доказательством служит то, что пророчество об отречении составляет прямой ответ на второе миметическое выступление Петра, и для того чтобы составить свое суждение читатель располагает теми же данными, что и Иисус. Если мы понимаем миметическое желание, мы неизбежно приходим к тем же выводам. Таким образом, мы вынуждены заключить, что персонаж по имении Иисус сам понимает это желание в том же смысле, в каком его понимаем мы. Именно это понимание выявляет рациональность связи между всеми элементами цепочки эпизодов, образованной двумя возвещениями Страстей — пророчеством об отречении и самим отречением.
Речь идет именно о миметическом желании, показанном с точки зрения Иисуса, поскольку именно к термину, обозначающему это желание, «скандал», Иисус прибегает всякий раз, чтобы описать реакции Петра, включая и его отречение: «Тогда говорит им Иисус: все вы соблазнитесь о Мне [буквально: „все вы будете скандализованы обо мне“, „для всех вас я стану скандалом“] в эту ночь». И вы будете скандализованы тем вернее, что вы уже жертвы скандала. Ваша уверенность в том, что вы ими не являетесь, ваша иллюзия вашей неуязвимости красноречиво говорят и о вашем реальном состоянии и о готовящемся будущем. Миф об индивидуальной отличности, который здесь защищает Петр, говоря «а я», — сам миметичен. Петр считает себя самым подлинным из всех учеников, самым способным стать настоящим состязателем Иисуса, единственным настоящим обладателем его онтологической модели.
Злые дочки короля Лира, соревнуясь у него на глазах в театральной привязанности, убеждают отца в своей страстной любви. Несчастный воображает, что их соперничество питается чистой привязанностью, тогда как дело обстоит обратным образом: чистое соперничество возбуждает фантом привязанности. Иисус никогда не впадает в цинизм, но никогда он и не поддается иллюзиям этого рода. Не путая Петра с дочкой Лира, мы все же должны признать в нем марионетку аналогичного желания, своей одержимости которым он не сознает, потому что он им одержим; он замечает истину слишком поздно, после отречения, когда разражается рыданиями при мысли об Учителе и его предсказании.
В этой изумительной сцене, когда Петр и ученики выказывают ложное рвение к участию в Страстях,
