Короче, Феликс Куприн, на самой вершине смотровой, (водонапорной!), башни оказался лежащим в неподвижности. Хорошо еще вниз не сверзился. Повезло.
Эмоциональные перегрузки в таком возрасте без последствий не бывают!
Энергичная Анечка Барбекю, между тем, тоже не сидела сложа руки. Она последовала за Филей. Точное направление поисков еще с полчаса назад ей дала никто иная, как сама Екатерина Великая.
— Ты Феликса видела?
— Видела, — зевая, кивнула головой Катя.
— Куда он направился?
— На башню полез, куда еще! Он туда каждый вечер лазит!
Катя скорчила презрительную гримасу, зевнула и направилась на свою улицу.
Наш доблестный Феликс лежал над поселком и пребывал в глубоком обмороке. Неизвестно, чем бы кончилась вся эта неприятная история, если бы…
Если бы не Анечка Барбекю!
Глубокое заблуждение, будто только русские красавицы способны коня на скаку и все такое. Исторически доказано, армянские красавицы, (особенно, циркового разлива!), способны не только, очертя голову, в горящую избу. Иные из них, (в смысле, цирковых!), способны даже на невозможное, с точки зрения рядового обывателя. Способны на себе спустить из-под небесья по шаткой железной лесенке бесчувственное тело любимого человека, не причинив ему при этом ни малейшего вреда или даже простого беспокойства. И бережно спустить на грешную землю.
Куда там американские трюкачам, каскадерам и всемирно известным дублерам всемирно известных звезд Голливуда. Им всем вместе взятым да нашей отважной Анечки Барбекю, (в девичестве, Саркисян!), как до далекой звезды.
Только армянская красавица, (циркового разлива!), способна бережно уложить на влажную от ночной росы траву любимого человека и с истинно кавказским темпераментом начать делать ему искусственное дыхание.
Рот в рот, толчки ладонями по грудной клетке и все такое прочее.
Причем, сидела Анечка на нем верхом. Как на лошади. Со стороны вполне могло показаться, эта парочка занимается любовью. Прямо на траве.
Пришел в сознание Феликс легко и просто. Как и все делал в этой жизни. Открыл глаза, приподнялся на локтях, слегка помотал головой и удивленно спросил:
— Ты чего это… на меня уселась?
— Слава Богу! — облегченно выдохнула Анечка.
— Причем тут Бог? — раздраженно сказал Феликс, — Прямо здесь, на глазах у всех? Если приспичило…
— Я уселась!? — возмутилась Анечка.
Между тем, конечно, Анечка слезла с Феликса. Легко и изящно. Все-таки много лет в седле на манеже. Соскочила очень изящно и так же легко и непринужденно присела рядом на траву.
— А кто еще? — в ответ возмутился Феликс Куприн.
— Ты что, совсем ничего не помнишь? Зачем-то полез на башню, там потерял сознание. Я едва-едва смогла тебя, бесчувственного, спустить вниз. Скажи спасибо, что я оказалась поблизости! Нет, мне это нравится!
— Никто тебя не просил! — резко заявил Феликс.
Анечка раскрыла рот от такой наглости, но промолчала.
— И никакого сознания я не терял. Нет у меня такой дурацкой привычки.
Феликс поднялся с травы и начал тщательно отряхивать свои фирменные джинсы. Анечка продолжала сидеть на коленях в траве.
— Я не кисейная барышня, чтоб из-за каждого пустяка терять сознание.
— Значит, что!? Я вру!? — в полный голос заорала Анечка.
— Ну. Может… на какую-то секунду. Незачем было и панику поднимать. Никто тебя не просил.
— Нет, это с ума сойти можно.
Всю ночь в огромном доме Чистовских горел свет. Во всех окнах. Хотя сами окна были плотно закрыты занавесками.
Если б кто-то из любознательных дачников захотел услышать, что происходит внутри, ничего бы не вышло.
В ту ночь все смешалось в доме Чистовских. Подобно извержению Везувия в особняке бурлил семейный скандал.
При большом желании можно было, конечно, расслышать отдельные взволнованные голоса. Один мужской, один женский. Мужской принадлежал Александру Первому, женский матери Машеньки, Любе Чистовской.
Люба беспрерывно глушила рюмками «Корвалол», хотя ее сердцу мог бы позавидовать любой из космонавтов. Александр Первый, морщась, курил одну за другой сигареты, хотя бросил курить еще до рождения дочери.
Александр младший, молча, ходил по гостиной из угла в угол, как тигр по клетке и без перерыва стучал кулаком правой руки в раскрытую ладонь левой.
Сама Машенька большую часть ночи просидела на семейной разборке за обеденным столом в гостиной, но практически отсутствовала.
Она только мило улыбалась.
На вопросы отвечала односложно. Да. Папа. Нет, папа. Нет, мама. Да, мама.
На брата вообще не обращала внимания, будто он пустое место.
Фантастическая выдержка у этого молодого поколения.
— Теперь ты видишь, с кем связалась?
— Да, папа.
— Думаешь, он первый раз вытворяет подобные вещи?
— Да, мама.
— Ты вообще соображаешь, что натворила?
— Да, папа.
— Через день об этом будет знать пол-Москвы!
— Да, мама.
— А послезавтра станет известно в Университете!
— Да, папа.
— Машенька! Ты что, совсем не доверяешь родной матери?
— Да, мама.
— Что ты заладила, как попугай!? Да, папа! Да, мама! По-человечески можешь поговорить с родителями? Отвечай, когда спрашивают!
— Да, папа.
— Доченька! Все очень серьезно! Ты мне веришь?
— Да, мама.
И тому подобное. И так далее. Короче, далее везде.
Наконец, Люба Чистовская не выдержала:
— Саша! Ты что, не видишь, она издевается над нами!
— Ты о чем, мамочка?
— Прекрати хамский тон!
— Это грубо, мамочка! Некультурно и неинтеллигентно.
— Сейчас как дам по морде… стерва! Я твоя мать!
— Фи-и, какой тон, мамочка! А стиль, просто ужас. Ведь ты когда-то работала редактором. «Дам по морде!» — стилистически ужасающе звучит. Неужели не чувствуешь? Надо говорить, «получишь в рыло!».
— Нет, ты слышал!? Видишь, что она вытворяет!?
