— Дочь! Ты мне веришь?
— Да, папочка.
— Зачем ты с ним связалась?
— С кем, папочка?
— Ты прекрасно понимаешь, о ком я говорю.
— Нет, папочка.
И так до посинения. У попа была собака, короче.
Только совсем под утро голоса в особняке Чистовских начали затихать.
Ранним утром Шагин сидел за столом своего кабинета на втором этаже и с ненавистью смотрел на безмятежно спящую Ассоль. Такое маленькое существо, девочка, почти ребенок за какие-то сутки успела натворить столько, сколько взрослый не наворотит за половину жизни.
Хлопнула створка ворот особняка Чистовских. Шагин повернул голову и одним глазом посмотрел в окно.
На улице появилась Маша Чистовская.
Вот кого он менее всего ожидал увидеть! Машенька!
Шагин был абсолютно уверен, ее нет на даче. Иначе бы, она давно вышла из ворот. Показалась в саду. Или еще как-то, где-то промелькнула. Еще тогда, когда он только-только появился на даче, вышла бы поздороваться.
«Глупость! Нелепость! Идиотизм! Она все видела! Не могла не видеть!».
Машенька стремительно направлялась к Бродвею. Через плечо у нее болталась традиционная сумка. С ней она обычно уезжала и приезжала из Москвы. Она только на секунду задержалась у ворот Шагина. Валера увидел как она быстро, почти на ходу опустила в его почтовый ящик какую-то бумажку. И через мгновение уже скрылась за поворотом на главную улицу.
Почтовый ящик Шагин прикрепил на ворота ради шутки. Ни о какой почте, разумеется, речи в поселке не шло. Когда-то Машенька, еще почти ребенком, традиционно опускала в его ящик самые красивые, с ее точки зрения, камушки. И фантики от конфет.
Теперь…
Шагин, очертя голову, прыгая через три ступеньки, по своей неудобной лестнице, сбежал вниз, в коридоре быстро нацепил кроссовки, даже не зашнуровывая их, и выскочил на улицу.
Еще быстрее выбежал на перекресток.
Машеньки уже видно не было. Наверняка уже миновала сторожку подводника Миши и скрылась за поворотом по дороге в Алешкино.
Бежать, надо бежать за ней. Но эта… звезда эстрады и шоу бизнеса, спящая без задних ног. Надо хотя бы запереть дачу, чтоб, проснувшись, это сумасшедшее чудовище, не сбежало.
Шагин вернулся к своим воротам, быстро вынул из ящика листок бумаги. На нем незнакомым почерком было написано: «Ты предал себя!».
Точка. Ни подписи, ничего.
Шагин, так и не закрыв дверь дачи на ключ, бросился к «Оке».
Неприятности ходят, как средневековые слепцы, один за другим, положив руку на плечо идущему впереди, цепочкой. Замыкающей в шагинской шеренге неприятностей оказалась «Ока». Когда он завел двигатель своего безотказного «ослика» и начал задним ходом выезжать со двора, разом отказали тормоза.
Шагин врезался в глухой забор соседки Валентины, поуродовал задний бампер и погнул глушитель. Заглянув под днище, Валера увидел, задний алюминиевый тормозной шланг просто-напросто обломился. Жидкость из него капля за каплей вытекала на усеянную иголками землю. О преследовании Машеньки на некогда безотказном «ослике» не могло быть и речи.
Чертыхнувшись, Валера хлопнул калиткой и, даже не закрыв ее на щеколду, стремительно потопал в Алешкино на своих двоих. Очень надеясь, может быть, повезет? Может быть, Машенька еще не успеет сесть в рейсовый автобус.
Алешкино не Москва. Автобусы ходят в час по чайной ложке.
Шагин размашистым шагом топал, почти бежал через поле. Направление держал прямо на автобусную остановку.
«Что собственно произошло? Что такого криминального я совершил? Глупость, конечно, несуразица, не более. Ну, дал слабину, поддался на уговоры сумасшедшей девчонки. Привез на дачу. Соседи? Плевать на них с колокольни Ивана Великого. Все равно никто из них никогда доброго слова не скажет. Сплетники и завистники. Это мое глубоко личное дело. Никого не касается.
Конечно, отчасти сам виноват. Решил ухватить за хвост Жар Птицу. Вот и остался с пучком цветных перьев в руке.
Надо все спокойно и подробно объяснить Маше. Она поймет. Она умная. Тем более, ничего такого и не было. Никакого предательства по отношению в ней я не совершил. Она поймет. Она умная. Дурочек в МГУ не берут. Потом мы вместе посмеемся над этой нелепой историей».
Шагину не повезло и в этот раз.
Вокруг павильона автобусной остановки в живописных позах расположились трое местных алкашей, из тех, что прохода не дают дачникам, клянчат на водку. Один сидел на корточках перед остановкой, почти на проезжей части, второй возлежал в позе древнего римлянина на траве, подперев голову рукой, третий вольготно улегся на скамейке автобусного павильона.
Все трое как братья близнецы. Помятые красные физиономии, мутные бессмысленные глаза. И одеты все трое в нечто среднестатистическое алкогольно-бомжовое. Где-то подобную спецодежду выдают желающим, не иначе.
Площадка перед магазином была пуста. Жара и сонная одурь оккупировали Алешкино. Выбора не было. Шагин обратился к алкашам.
— Автобус давно ушел?
— Зачем тебе?
— Спрашиваю, значит, надо.
— На пузырь дашь, скажу.
— Он девку ищет.
— Это которую?
— Ту, что в автобус на ходу запрыгнула. Одна и была. Он еще останавливаться не хотел. Она чуть под колеса не кинулась.
— Когда автобус ушел? Давно?
— Дашь на пузырь, скажу.
Тут Шагин слетел с резьбы. Такое с ним случалось всего раза два в жизни.
— Я тебе сейчас… в рыло дам! Скотина, урод!!!
Шагин обречено побрел через поле обратно в поселок. Скинул кроссовки, снял носки и пошел босиком по влажной, после ночного ливня траве. Бесконечно тыкал пальцем по клавишам мобильника, набирал номер Машеньки. В ответ слышал одно:
«Абонент вне зоны доступности…».
«Жарко! Господи, как чудовищно жарко! Накаркали эти уроды, ученые климатологи. На планету надвигается чудовищное потепление. Хотя, какое там, к черту, потепление! Ожарение! По всей планете — ожарение! Дышать абсолютно нечем!
Воды! Полцарства за глоток „Ессентуки № 17“! Сердце того гляди выскочит из грудной клетки и взорвется фейерверком где-то там, высоко-высоко, где, наверняка, хоть чуточку прохладнее. Где гуляют всякие Бора, Гольфстримы и Мистрали.
Мистраль! Машенька говорила, Мистраль! Нежный и ласковый. Где ты, Мистраль, черт бы тебя побрал!
Машенька! Мистраль! Машенька!
Будь все проклято! Глупость! Нелепость! Неужели из-за этого я потеряю то, чем так заслуженно
