Кристина, застыв как изваяние, стояла в любимом зале перед любимой картиной «Всадница» Брюллова. Волнами мимо проплывали бесшумные стайки школьников. Кристина не обращала на них внимания. В ее ушах звучал цокот копыт могучего коня, волосы ее шевелил волшебный ласковый ветер.
Ах, как бы она хотела жить в том мире! В мире красных амазонок, богатых нарядов, в мире тонких изящных чувств, благородных поступков, полных самоотверженности и самопожертвований. Он существует, тот мир! Он не мог просто так исчезнуть, стать всего лишь живописной этнографической экзотикой.
Но она сможет создать свой мир. Полный волшебных звуков, радостной гармонии и бесконечного движения вперед, ввысь. К сияющим горным вершинам. Где нет зависти и злобы. Где люди добры, справедливы и созидательны. Она уже на пути к этому миру. Осталось совсем немного. Надо только терпеть. Терпеть и много трудиться.
Внезапно все кончилось.
Кристина услышала за спиной намерено бестактное покашливание. Она резко повернулась. Легкий испуг, недоумение, раздражение чередой пробежали по ее прекрасному вдохновенному лицу. Через мгновение она взяла себя в руки. И лицо ее обрело обычное выражение привычной надменной недоступности.
Прямо перед ней стоял с неотразимой наглой улыбкой Майк Кустофф.
Одет он был вполне в своем духе. Белый пиджак, черная рубашка и драные с заплатками на самых неожиданных местах джинсы. Вдобавок ко всему, на шее болтался вызывающе пестрый шарфик, непременный атрибут второсортных поэтов и третьесортных художников.
Кристина непроизвольно поморщилась.
— Опять вы! — не скрывая раздражения, спросила она.
Даже не спросила, констатировала.
— Судьба!
Майк виновато развел руки в стороны. Он знал, его слегка виноватая улыбка неотразимо действует на молоденьких женщин. Почему-то только на молоденьких. На тех, что постарше, нужны совсем другие приемы.
— Я зашел сюда совершенно случайно, — сказал он.
Майк со скучающим видом оглядывал стены, будто искал что-то.
— Присматриваете место для своих работ? — не удержалась Кристина.
— Боже-е, сколько сарказма! — радостно ответил Майк, — Между прочим, милая Кристина, ваш Карл Брюллов никогда бы так не сказал.
Кристина мгновенно бросила на него гневный взгляд, метнула без промаха парочку молний. Резко повернулась и направилась к выходу из зала. Майк еще раз убедился, святое для Кристины имя не следует произносить вслух ни при каких обстоятельствах. Не упоминать, ни словом, ни намеком.
Не упоминай всуе!
Он поправил на шее пестрый шарфик и решительно двинулся вслед за Кристиной.
«Нет таких крепостей!» — вертелось у него в голове.
Как только вышли на улицу, Майк уверенно пристроился рядом, будто они вместе посещали Третьяковскую галерею. И сейчас вышли, плечом к плечу. А вот теперь в некотором раздумье остановились, не зная, как распорядиться свободным временем.
На Кристине была большая широкополая соломенная шляпа. С розовой лентой под подбородком. Кристине постоянно приходилось придерживать шляпу. То одной рукой, то другой. Смотрелась она под этим соломенным сооружением просто очаровательно. Во всяком случае, все прохожие оглядывались и долго смотрели на нее.
— Вы меня преследуете? — сузив глаза, в упор спросила Кристина.
— Не без этого, — улыбаясь, согласился Майк.
— Какая у вас цель?
— Вообще-то я живу бесцельно… — неуверенно протянул он.
— В отношении меня! Любезный! — повысила голос Кристина, — Чего конкретно вы от меня добиваетесь? Должна предупредить заранее, ваши попытки обречены…
— Можно отвечу на ваш риторический вопрос чуть позже? — тихо попросил Майк.
Кристина промолчала. Молчание, как известно, знак согласия.
— Покатаемся? — предложил Майк, небрежно кивнул в сторону своего роскошного джипа. Разумеется, он расчетливо поставил джип у самого выхода из галереи.
— Предпочитаю гулять пешком! — с достоинством ответила Кристина.
В тот день они неожиданно для самих себя бесконечно долго бродили по улицам и переулкам города. Кристину приятно поразила простота и глубина его суждений о живописи, обширность его знаний. Она будто вновь превратилась в студентку вечерних курсов при Третьяковке. Более того, Кристина была удивлена переменой в ее спутнике. Он повернулся к ней совсем другой гранью, незнакомой и непривычной. Застенчивая улыбка, тактичность, деликатность. Откуда все это в разухабистом пошловатом тусовочном мазиле? Несколько раз она даже порывалась сказать ему об этом открыто, прямо в глаза:
— Господибогмой! Оказывается, вы нормальный, приятный, контактный человек! Зачем вы напяливаете на себя маску циника и проходимца? Вам это совершенно не к лицу!
Но ничего такого вслух не говорила. Держала дистанцию.
— Кто ваш любимый художник? — неожиданно спросила Кристина.
— Левитан, — не задумываясь, ответил Майк.
Что было абсолютной правдой. Майк с детства любил именно этого художника. Считал его лучшим лирическим пейзажистом русской реалистической школы. Трагическая судьба этого живописца до глубины души всегда трогала Майка. Когда впервые прочел в какой-то книге историю его жизни, даже плакал.
Прожить всего сорок лет! Чудовищно мало для человека. Фантастически мало для живописца. Но он успел создать поистине несколько неувядаемых шедевров русской пейзажной живописи. Хотя, только ли Левитан?
Сколько в России было гениальных художников с драматическими и даже трагическими судьбами! Левитан, Саврасов, Васильев…. Всех и не перечислить.
Очень тоскливо становилось на душе Майка, когда он невольно пытался поставить себя в один ряд с ними. Нет, и еще раз нет! Незачем себе морочить голову. Ссылаться на какие-то внешние обстоятельства. Тебе было немного дано. Но даже те крохи дара ты разменять на зеленые бумажки. Получай, что заслужил.
Майк никогда об этом не говорил вслух о Левитане и других русских реалистах. В его тусовке открыто признаться в любви к русскому реалисту, признать свою старомодность, подобное означает только одно. Стать всеобщим посмешищем, если не изгоем. Другое дело, Модельяни. На худой конец, Пикассо.
Странное впечатление на редких встречных прохожих в тот жаркий производила эта парочка. Заметно хромающая девушка с красивым лицом. И высокий стройный парень. Он непрерывно размахивал руками, забегал то справа, то слева, заглядывал в лицо девушки. При этом ни на секунду не закрывал рот. Развлекал ее изо всей мочи, как умел.
Больше всего Майк боялся остановиться, замолчать, иссякнуть. По опыту знал, молчание в первую и самую важную встречу с женщиной равносильно самоубийству.
Майк говорил без умолку. Кристина молча слушала. Только изредка испытующе поглядывала на него. А Майк заливался соловьем. Как экскурсовод.
Иван Айвазовский написал четыре тысячи полотен. То-ли, даже шесть. До сих пор никто толком не знает. Подсчитать уже невозможно. Разошлись по частным коллекциям по миру.
Фантастическое было время! Еще учась в Строгановке, Майк был поражен, узнав, что все выдающиеся художники того времени были знакомы друг с другом. И если не дружили, то, уж во всяком случае, приятельствовали. Раскланивались при встречах.
Этот факт поражал!
Костя Коровин и Исаак Левитан были учениками Саврасова. А когда этого, поистине гениального художника свалило с ног пьянство, главная беда русского человека, и его попросту отстранили от
