и чуть грустна.
— Солнышко! Что мне будет, если я воплощу в жизнь одну из твоих мечт?
— Господибогмой! Помолчи! — поморщилась Кристина, — Ты меня совсем не знаешь. Я не какая-то там… восторженная пустая мечтательница. У меня есть вполне конкретный план жизни.
— Поделись, если не секрет.
— Никакого секрета нет. Выпустить в свет группу молодых людей и девушек, живущих богатой насыщенной духовной жизнью.
— Что потом?
— Потом воспитать и приобщить к лучшим образцам высокого искусства следующих. Потом следующих.
— И так до пенсии. Веселенькая перспектива, ничего не скажешь.
— Господибогмой! А твои портреты? Это что, позволь спросить. Духовные поиски смысла жизни? Или просто тупой конвейер для зарабатывания денег?
— Разумеется, конвейер. Никогда и не скрывал. Я ремесленник.
— Это пошло. Иметь способности и…
— Та-ак! Мы докатились уже до оскорблений!
— Еще нет. Но на грани того. Так что, давай прекратим.
— Мы просто разговариваем, ничего больше.
— Господибогмой! Ты можешь помолчать?
— Я тебя до такой степени раздражаю?
— Вовсе нет. С чего ты взял?
— Такое впечатление напрашивается само собой.
— Убери руки! Подожди!
— Дело, прежде всего!
— Я должна сказать тебе нечто важное!
— После, после!
— Господибогмой! Что такое? Даже договорить не дает!
Если записать разговоры в постели по ночам любой парочки на старую магнитную ленту, ею вполне можно несколько раз по экватору опоясать земной шар. А сколько таких пар в данный момент лежит в постелях, на тахтах и диванах? В одной только столице? А по всей стране? А если приплюсовать сюда Европу со скандинавскими странами? Дух захватывает! О Южной и Северной Америках говорить не будем. Бог с ними. У них там этим делом занимаются уже и в ваннах, и на кухнях, и даже на лестницах. Совсем одичали.
Вот если какое-то инопланетное существо подлетит на корабле к нашей прекрасной голубой планете? Что оно, это самое существо увидит? Вся планета опутана, перемотана в несколько слоев магнитной лентой. Оно, это самое инопланетное существо, разумеется, без труда расшифрует все эти ленты, все эти записи. И что услышит? Какое у него сложится впечатление о нас, землянах?
Чем мы, собственно, занимаемся ночами? До и После этого самого? Вечного, загадочного, необходимого, примитивного, возвышенного, манящего и бесконечного? Решаем теорему Ферма? Обсуждаем насущные философские проблемы? Слышали бы мы самих себя, ох, поубавилось бы у всех нас, (в смысле, человечества), спеси, чванства и амбициозности.
— Все-таки, ты очень наглый тип.
— Все с точностью до наоборот!
— Наглый, наглый!
— Я скромный и даже застенчивый.
— Нет, ты очень наглый. Самоуверенный и даже циничный.
— Тебя что-то не устраивает? Опять чем-то недовольна? Я тебя раздражаю?
— Господибогмой! Я лежу с тобой в постели! Причем уже не в первый раз!
— Помню. Ценю и уважаю. Горд и счастлив.
— Это означает что угодно, только не то, что ты, бедненький, меня раздражаешь!
— А что это означает?
— То самое.
— Это не ответ. Что именно?
— Прекрати этот унизительный инквизиторский допрос. Я вовсе не обязана отвечать.
— Настаиваю. Категорически!
— Господибогмой! Не заставляй меня произносить вслух, это еще не созрело внутри.
— Долго прикажешь ждать? Этого самого созревания.
— Не торопи меня. Я тебе еще не до конца доверяю.
— Приехали! Лежишь со мной в постели, причем уже не в первый раз, как ты выразилась, и не доверяешь?
— Кажется, мы начинаем ссориться? Господибогмой!
— Ну, уж нет! Никогда! Запомни! Никогда у нас с тобой не будет пошлых обывательских бессмысленных ссор. Клянусь!
— Хотелось бы верить.
Врач хирург Игорь Верко был пьяницей профессионалом. Не алкашем, не больным с запоями и распадом личности, именно пьяницей. Пил понемногу, сто-сто пятьдесят в сутки, но ежедневно. Без перерывов на отпуск, отгулы и прочие глупости. Девизы: «Мастерство не пропьешь! Пьянка работе не помеха!» — это о нем. Об Игоре Верко.
Игорь был хирургом от Бога. Сей дар перешел к нему по наследству. И отец, и дед, и, кажется, даже дед деда были врачами. Природа на Игоре не отдыхала. Сделала лишь некоторое отступление. Начисто лишило его честолюбия, карьеризма и практицизма.
По распределению Игорь попал в маленький травмопункт, что спрятался в одном из переулков вблизи метро «Проспект Мира». Сел на шаткий стул в крохотном кабинете, да так и прирос к нему навечно. Менялось начальство, приходили и уходили медсестры, коллеги. Игорь, как приклеенный сидел на своем шатком стуле и вел бесконечный прием. Вправлял вывихи рук, починял сломанные в драках челюсти, зашивал небольшие раны. Никогда не отказывался дежурить в праздники, с легкостью соглашался на ночные смены.
Игорь отнюдь не был амебой. У него, как и у каждого нормального человека тоже была одна, но пламенная страсть. Вернее, две. Первая — турпоходы. Байдарки, костры, гитары….
«Как здорово, что все мы здесь, сегодня набрались!».
Страсть вторая, как уже сказано, Игорь любил выпить. Со вкусом, с толком, с чувством, с расстановкой. С большим смыслом, короче.
Как каждый профессионал, Игорь постоянно имел при себе изящную плоскую флягу. И прикладывался к ней, когда хотел. Не взирая на место, время и окружение.
Вообще, у нас в России абсолютно пить не умеют. Не привиты нашему народу вкус и чувство меры. Не говоря уж о таких немаловажных частностях, как сам смысл пития, (а смысл-то, как известно, в общении!), предощущение и послевкусие. У нас в большинстве своем не пьют, нажираются. До поросячьего визга и потери облика человеческого.
«Ох, где был я вчера! Не найти днем с огнем!». Взять на грудь два-три стакана, набить морду лучшему другу, приставать зачем-то к его взрослой дочери. Это по-нашему!
Пьяниц профессионалов в России почти не осталось. Все эмигрировали еще в конце восьмидесятых. И что-то неуловимое, но очень симпатичное исчезло вместе с ними.
Игорь в этом смысле был редчайшим исключением. Впрочем, давно замечено, если человек одарен, (в данном случае дар врача, целителя), он никогда не сопьется, не станет алкашем, не забомжует. Если подобное все-таки случится, стало быть, ошибка вышла. Господь Бог плюнул в его сторону, но промахнулся. Недолет-перелет. Со всяким случается.
Майк быстро прошел по мрачному коридору, не обращая внимания на немногочисленных пациентов, распахнул дверь кабинета хирурга, вошел и плюхнулся на стул.
