– Учитель, – сказал он. – Я не виноват. Чжу Ба-цзе узнал, что послушники за перегородкой едят плоды жизни. Ему тоже захотелось их попробовать. Тогда он попросил меня достать этот плод. Я достал три штуки и каждый из нас съел по одному плоду. А раз съели, так о чем теперь говорить?
– Ну, не разбойник ли этот монах! – крикнул Мин-юе. – Ведь он выкрал целых четыре плода!
– О милосердный Будда! Как же так? Выкрали четыре, а у нас оказалось только три. Видимо, один плод Сунь У-кун спрятал для себя, – ворчал Дурень.
Узнав, что плоды жизни действительно украдены, послушники еще больше разозлились. Все это привело в ярость Великого Мудреца. Он заскрежетал зубами и, вытаращив свои огненные глаза, метавшие молнии, принялся вращать посохом. Едва сдерживая гнев, он пробормотал:
– Как нагло ведут себя эти послушники! Уж лучше бы отколотили нас. А то завели какую-то канитель. С какой стати мы должны терпеть это? Ну, погодите, разделаюсь я с вами, не придется вам больше кушать этих плодов.
С этими словами он выдернул у себя с загривка волосок и, дунув на него, крикнул:
– Изменись!
В тот же миг волосок превратился в точную копию Сунь У-куна, которого он усадил рядом с Танским монахом и вместе с Чжу Ба-цзе и Ша-сэном оставил выслушивать ругань послушников. А из самого Сунь У- куна в это время вылетел дух, который, вскочив на облако, поплыл прямо в сад. Здесь он постучал своим посохом и, призвав магическую силу, способную сдвигать горы и хребты, свалил дерево жизни. Увы! от дерева полетели лишь ветки, и оно свалилось, обнажив корни. Даосы лишились волшебных плодов, продлевающих жизнь.
Свалив дерево, Великий Мудрец стал искать плоды, однако ничего не нашел. А дело в том, что они, как вы уже знаете, от соприкосновения с металлом падали вниз. А так как посох Сунь У-куна имел с обоих концов золотые ободки и был сделан из железа, то плоды тут же попадали вниз и ушли в землю. Вот поэтому-то на дереве не осталось ни одного плода.
– Отлично! – воскликнул Сунь У-кун. – Теперь мы квиты!
Он вернулся в зал, водворил на место выдернутый волосок и принял свой обычный вид. Однако для простых смертных, находившихся в зале, все его действия остались незамеченными.
Но вернемся к послушникам. Наругавшись вдосталь, Цин-фын сказал:
– Эти монахи терпеливы, словно курицы, и совершенно спокойно выносят оскорбления. Сколько мы ругали их, а они и словом не обмолвились. Возможно, что не они выкрали плоды жизни. Мы могли неверно сосчитать: ветви на верхушке дерева очень густые. Не будем больше зря бранить их, пойдем-ка посмотрим еще раз как следует.
– Ты прав, пожалуй, – согласился Мин-юе.
И они снова отправились в сад. Дерево жизни лежало на земле со сломанными ветвями и изуродованным стволом. У Цин-фына от испуга отнялись ноги, и он рухнул на землю, а Мин-юе почувствовал слабость во всем теле и задрожал как осиновый лист.
У послушников в голове все помутилось, и, лежа в пыли, они причитали:
– Что ж теперь делать! Что делать! Ведь они уничтожили драгоценность монастыря Учжуангуань и лишили потомство наших бессмертных плодов! Что мы скажем учителю, когда он вернется?
– Вот что, брат, – сказал наконец Мин-юе. – Перестань кричать. Давай-ка лучше приведем себя в порядок и постараемся не вспугнуть монахов. Все это, конечно, дело рук волосатого монаха с лицом Бога грома. Это он своим волшебством погубил нашу драгоценность. Если мы станем с ними ссориться, они, конечно, будут от всего отказываться и в конце концов начнут с нами драку. А разве можем мы двое справиться с четырьмя? Поэтому не надо пока их раздражать, скажем, что мы ошиблись – плоды все на месте, и извинимся перед ними. Когда же они примутся за еду, мы добавим им закуски. Как только каждый из них возьмет в руки чашку, мы сразу же захлопнем все ворота, повесим замки и не выпустим монахов отсюда. Вернется учитель, пусть сам все рассудит. Этот монах его старинный друг. Может быть, наш учитель окажется настолько гуманным, что простит его. Если же он захочет наказать их, разбойники будут в наших руках, и мы хоть таким путем искупим свою вину.
– Вот это правильно! – подтвердил, выслушав его, Цин-фын.
Кое-как собравшись с духом и стараясь придать своему лицу радостное выражение, они пришли в зал и, низко кланяясь монаху, промолвили:
– Вы уж не сердитесь на нас, почтенный отец, за нашу грубость.
– Что вы хотите этим сказать? – спросил Сюань-цзан.
– Плоды, оказывается, все на месте, – сказал Цин-фын. – Листва на верхушке очень густая, и мы не могли правильно сосчитать плодов. А вот сейчас пошли проверили, и все оказалось на месте.
Тут Чжу Ба-цзе с негодованием сказал:
– Вы так молоды, что даже не умеете вести себя! Начали ругаться и понапрасну обвинили нас. Это недостойно человека!
Один только Сунь У-кун все понимал и думал про себя:
«Врете, друзья, врете! Плодов жизни больше нет! Не иначе, как вы пустились на хитрость, чтобы выйти сухими из воды».
– Ну, в таком случае накрывайте на стол, – сказал Сюань-цзан. – Подкрепимся и в путь.
Чжу Ба-цзе пошел на кухню за едой, а Ша-сэн поставил стол и стулья. Послушники поспешили принести закуски. Тут были маринованные тыквы, баклажаны, соленья, редька, маринованные бобы, семена лотоса, сельдерей – в общем, семь тарелок. Кроме того, был подан чайник с прекрасным ароматным чаем и две чайных чашки. Словом, послушники старались, как могли, угодить гостям. И вот, как только Сюань-цзан и его ученики взяли в руки чашки с едой, послушники с шумом захлопнули ворота и закрыли их на замок с двумя пружинами.
– Эй вы послушники, – сказал засмеявшись Чжу Ба – цзе. – Что вы делаете? Какие-то чудные у вас тут
