– А как же? – удивился Роберт Сергеевич.
– Зачем?
– Это же истина! Научная истина! – заволновался Мурзалев.
– И Бог с нею, – сказал я.
– Вы думаете? – сказал Мурзалев с сомнением. – Нет! Как это – Бог с нею? Я десять лет работал!
– Так что вам нужно – истина или ее признание?
– Покой, – вздохнул Роберт Сергеевич.
Ох, эти мне искатели истины! Бьются за нее годами. А за истину биться не нужно. Ее достаточно показать и тихонько отойти в сторону. Что это за истина, которую навязывают принудительно, как гипсовую статуэтку к японскому зонтику? К своей истине должно относиться с уважением. Не теребить ее понапрасну. Не хотите знать – и не надо! Вам же хуже... Вот так, на мой взгляд, следует обращаться с истинами.
Жалко мне было глядеть на Мурзалева во время передачи. Даров посадил его на бутафорский камень с письменами. Роберт Сергеевич сидел на камне со словарем в руках. Он был похож на евангелиста Луку. Говорил он преимущественно по-мрихски. Впрочем, тут же переводил и комментировал.
Взгляд его выражал надежду на то, что ему поверят. Только поэтому Роберту Сергеевичу не поверят никогда. Трудолюбивые мрихцы зря долбили камень.
После передачи я вдруг придумал притчу. Вот она.
Прометей принес людям огонь. Люди в это время ели сырого мамонта. Прометей дернул за рукав жующего человека и спросил:
– Огонь не нужен?
– Какой еще огонь? – спросил человек.
– Очень хороший, качественный огонь, – зачастил Прометей. – Может жарить, варить и греть. Отдаю совершенно бесплатно.
– Надо поглядеть, – сказал человек, теребя бороду.
– Чего глядеть? – заволновался Прометей. – Самый настоящий огонь. От Бога принес. В дар людям, можно сказать.
– А себе чего хочешь? – спросил человек.
– Ровным счетом ничего! – заявил Прометей, стуча себя в грудь.
– Жулик ты! – сказал человек. – Сразу видно, что жулик. Проваливай со своим огнем. Не на такого напал.
Долго еще Прометей бродил по стойбищу, предлагая огонь. Никто так и не взял огня. Вдобавок обругали его с ног до головы...
Недоверчивые все-таки у нас люди.
Кошка крупным планом
Следующая моя передача была о нейрофизиологии. А точнее, о высшей нервной деятельности человека.
Тему я изобрел самостоятельно, а Прометея подобрала мне моя тетя. Это был доктор биологических наук, профессор Ажуев Максим Трофимович. Тетя сама договаривалась с ним о нашей встрече и умоляла меня не опаздывать.
– Петенька, если ты постучишь к нему в дверь с сигналом точного времени, то вы договоритесь, – сказала тетя по телефону. Я так и сделал.
Ажуев возглавлял кафедру в университете. Я пришел туда за пятнадцать минут до встречи. В портфеле у меня был спрятан транзисторный приемник. Я включил его и стал дожидаться сигнала точного времени. На двери была табличка, перечисляющая звания Максима Трофимовича.
Я стукнул в дверь одновременно с шестым звуковым сигналом. Времени было одиннадцать ноль- ноль.
– Входите! – раздался голос.
Я вошел и почтительно поздоровался. Ажуев оказался человеком лет пятидесяти, приятной наружности. Причесан он был на пробор. В жизни не видал такого прямого пробора.
– Говорит Москва! – раздалось у меня из портфеля. – Московское время одиннадцать часов. Начинаем производственную гимнастику.
Ажуев вопросительно поднял брови, однако снял пиджак, повесил его на спинку стула и вышел из-за стола.
– Подтянитесь, товарищи! – донеся из портфеля радостный голос. – Потрясите кистями... Так, хорошо!
Максим Трофимович потянулся и потряс своими полными кистями. Я поставил портфель и тоже потряс кистями, как последний идиот.
– Бег на месте, – скомандовал портфель.
Мы побежали на месте. Я старался не смотреть на Ажуева. Однако профессор, как ни в чем не бывало, сделал несколько приседаний и дополнительно, сверх программы, отжался от пола на руках. После этого он вернулся к столу, влез в пиджак и взглянул на часы.
– На разговор с вами я отвел пятнадцать минут. Время, затраченное на гимнастику, я приплюсую.
– Передаем арии из оперетт, – не унимался портфель.
– Арии мы слушать не будем, – твердо сказал профессор.
Я полез в портфель и выключил транзистор. Потом у нас началась научная беседа. Ажуев говорил со мною так, будто я был крупным специалистом в нейрофизиологии. Вероятно, ему не могло прийти в голову, что передачу о функциях мозга может делать физик. То и дело мелькали термины: первая сигнальная система, рефлекс, доминанта какая-то и цереброспинальное что-то. Я кивал.
На стене кабинета были вывешены диаграммы. Там были нарисованы разные мозги – мышиный, кошачий, собачий, лошадиный, обезьяний и мозг человека. Было видно даже непосвященному, как разум шагает по ступенькам вверх. У мышки мозг был маленький, как горошина. А у кошки уже побольше. Он напоминал фасоль. Следовательно, кошка была умнее. Поэтому она и ловила мышку, а не наоборот.
Ажуев воспринял приглашение на передачу как должное. Мы обсудили с ним план сценария. В одиннадцать пятнадцать в кабинет пулей влетела какая-то сотрудница. Профессор посмотрел на часы и одобрительно улыбнулся.
– Галина Михайловна, еще восемь минут. Простите, – сказал он.
Галина Михайловна испарилась. Мы проговорили еще восемь минут ноль-ноль секунд.
– Максим Трофимович, а как мы условимся относи... – сказал я, но внутри профессора пискнул сигнал точного времени, и окончить фразу мне не удалось.
– Все на сегодня, – сказал Прометей, и в кабинете возникла Галина Михайловна. – Я попрошу вас заняться с товарищем из телевидения, – сказал он ей.
– Сколько вы мне уделите времени? – спросил я сотрудницу, когда мы вышли из кабинета. Это был какой-то зарубежный стиль общения. Я к нему не привык, но мне он нравился.
– Сколько хотите, – ответила Галина Михайловна, зевая. За пределами кабинета время, оказывается, теряло свою ценность.
Галина Михайловна была аспиранткой Ажуева. Она исследовала какие-то центры в мозгу. С виду обыкновенная женщина. Полная и несколько ленивая. По-видимому, ей трудно было с профессором.
Мы пришли в лабораторию. Там стояли приборы и лабораторный стол. На столе помещалась кошка, лохматая, как мочалка. Ее мордочка была перетянута бинтами, из которых торчали провода. Вид у кошки был грустный. Она почему-то напомнила мне известный автопортрет Ван-Гога с отрезанным ухом.
– Гоша! – позвала аспирантка.
Я думал, что так зовут кошку. Но на этот зов из соседней комнаты пришел молодой человек в белом халате. Кошка встретила его неприветливо. Она выгнула спину и зашипела.
– Гоша, покажите нам реакцию на раздражение центров, – сказала аспирантка.
Гоша подошел к приборам, включил ток и начал планомерное издевательство над животным.
– Сейчас она голодная, – давала пояснения Галина Михайловна.
– Она всегда голодная, – проворчал Гоша. – Ужасно прожорливая кошка попалась.
– Подождите, Гоша... Мы даем раздражение в центр удовольствия от пищи. Дайте, Гоша!...
Гоша дал кошке порцию удовольствия. Кошка сыто прикрыла глаза, потянулась и выразила намерение
