огоньки.
– Дома все в порядке, – сказал он. – Только его нет.
– Как это – нет? – насторожился Федор, предчувствуя нечто опасное для пульса.
– На улице Кооперации моего дома нет.
– Ты развелся?! – ахнул Федор, непроизвольным движением дотрагиваясь до левого запястья.
– Нет, – поморщился Демилле. – Он улетел куда-то. Четыре месяца ищу – не могу найти.
За столом воцарилось молчание. Демилле не без злорадства наблюдал за физиономией брата. «Это тебе не Ливия!» – промелькнуло у него в голове. Наконец Федор спросил:
– Ты мое письмо получил?
– Откуда?
– Отсюда.
– Куда ты его отправил?
– На улицу Кооперации. По твоему адресу.
– Адреса больше нет, Федя. И дома нет. Я же говорю: четыре месяца я там не живу.
– А Ирина? Почему мать мне не сказала? – Федор растерялся окончательно.
– Мать не знает. А Ирина... Живет где-то в другом месте.
– Она тоже переехала?
– Федя, дом улетел! Ночью, со всеми жильцами. Снялся с места и перелетел куда-то. Я не знаю – куда.
– Перестань паясничать! – вскричал Федор, вскакивая с места и нащупывая в кармане валидол.
Он вытряхнул из стеклянного цилиндрика таблетку и точным движением положил ее под язык.
– Я не паясничаю. Я правду говорю, – как можно более проникновенно сказал Евгений Викторович.
Федор молча замахал рукой, занятый растворением таблетки под языком. Наконец ему показалось, что валидол расширил сосуды, суженные заявлением брата.
– Я не хочу даже говорить об этом, – сказал он.
– Хорошо, – сразу согласился Демилле. – Давай завтра пойдем к Любаше, поздравим.
– С чем?
– У тебя племянник родился, балда!! – заорал Демилле.
– Я не считаю его своим племянником.
На крик в кухню вернулась Алла. Она метнула взгляд на бутылку коньяка, опорожненную уже наполовину, потом – на Демилле.
– Что вы тут орете? – спросила она.
– Вы там совсем чокнулись в своей Ливии! – Демилле почему-то разбирал смех.
– Нет, это вы здесь совсем чокнулись, дорогой мой! – отвечал Федор.
Алла заметила на столе раскрытую скляночку с валидолом.
– Шурыгин, тебе плохо? – строго спросила она.
– Будет плохо! Ты послушай, что он говорит!
– Нет-нет, я больше не буду. Давай лучше про Ливию. Там негров много? – спросил Демилле.
– Там нет негров, – сказала Алла. – Там арабы.
– А арабов много?
– Два с половиной миллиона, – сказал Федор хмуро.
– Да-а-а... – протянул Демилле. – Это много.
Он налил себе коньяку и сразу выпил. Опять воцарилось молчание.
– Ты переночуешь у нас? – спросил Федор.
– С удовольствием. Последнее время мне приходится ночевать в коктейль-баре.
Федор оставил эту реплику без внимания. Расспросы могли завести неизвестно куда.
Евгению Викторовичу постелили в столовой на диване. Улеглись спать рано, в половине одиннадцатого. Демилле развесил на спинке стула джинсы, поставил под стул кроссовки, снял рубашку и повалился на чистую постель. Долго с наслаждением вдыхал запах свежей крахмальной наволочки. За стеною, в спальне Шурыгиных, слышались приглушенные голоса Федора и Аллы: бу-бу-бу...
Проснулся он рано. Стенные часы показывали без десяти семь. Демилле сунул ноги в кроссовки и отправился в одних трусах на кухню попить воды.
Он вышел в прихожую и свернул в боковой коридорчик, ведущий к кухне. Застекленная дверь была приоткрыта. За дверью Демилле увидел фигуру брата. Федор, тоже в одних трусах, стоял перед иконкой, стоявшей на столе и прислоненной к сахарнице. Федор размеренно осенял себя крестным знамением.
Серый свет утра, падавший из окна, придавал картине почти кинематографическую рельефность.
Демилле инстинктивно шагнул назад, и тут Федор обернулся. Глаза братьев встретились. Федор смотрел на него жалобным взглядом, точно птенец, выпавший из гнезда. Евгений Викторович ощутил, что по его щекам катятся слезы. Он распахнул дверь, Федор поспешно шагнул к нему, и братья молча заключили друг друга в объятия, не стыдясь слез. Они всхлипывали, шмыгали носами, тычась в голые плечи друг друга – два мужчины не первой уже молодости, потерявшие один свой дом, а другой – фамилию. Им обоим показалось, что необходимо что-то предпринять, чтобы не разрушить это вернувшееся ощущение братства. Возвращаться в свои постели было просто абсурдно.
– Поедем к Любке... – глухо пробормотал Федор.
Демилле молча стиснул брата в объятиях, повернулся и, пряча лицо, поспешил к своей одежде. Он натянул ее с такой быстротой, будто от этого зависело спасение человеческой жизни. Однако, когда Евгений снова показался в прихожей, Федор уже был там. Решимость преобразила его вялое лицо, оно вдруг показалось Евгению Викторовичу истинно прекрасным. Ни слова не говоря, Федор повлек брата в кухню, выплеснул в стаканы остатки вчерашнего коньяка, и они молча выпили, как бы связанные тайным обетом. Демилле, подхватив «дипломат», устремился к выходу, Федор за ним, но тут путь им преградила Алла Шурыгина в ночной рубашке – растрепанная и грозная.
– Шурыгин, не смей! Что вы задумали?!
– Иди ты в ж...! – Федор выругался с яростью и наслаждением, будто выпалил из ракетницы в небо.
Алла охнула и провалилась в спальню. Братья выбежали из подъезда и, крупно шагая, устремились через двор к проспекту, по которому вереницей, точно танки, медленно двигались поливальные машины.
Было свежее августовское утро. Первые желтые листья светились в крепкой еще зелени кленов и тополей. По газонам просторного двора выгуливали собак зябнущие хозяева. Черный пудель с палкой в зубах большими прыжками, точно в замедленном кино, передвигался по траве. Демилле видел все рельефно и остро. Казалось, эта картина навсегда запечатлеется в памяти.
По-прежнему не говоря ни слова, они вышли на проспект и повернули к стоянке такси, где ожидали пассажиров несколько машин. Федор рванул ручку, пропустил брата в машину, упал на сиденье сам и выдохнул:
– Торжковский рынок, потом... Женя, куда потом?
– Первый медицинский, – сказал Демилле.
На рынке они купили огромный букет алых роз и через несколько минут были уже под окнами родильного отделения больницы Эрисмана. Во дворе росли большие деревья. Братья, задрав головы, скользили глазами по пустым окнам больницы.
– На дерево бы влезть, – сказал Федор.
– Точно! – Демилле оценивающе взглянул на тополь. Нижние ветки росли довольно высоко. Он оглянулся по сторонам и вдруг, прислонив «дипломат» к стволу, побежал куда-то.
– Ты куда? – окликнул Федор.
– Сейчас! – Демилле свернул за угол, почему-то уверенный в успехе. Двор института был перерыт, везде валялись трубы, доски, кирпичи. Демилле перепрыгнул канаву и, рыская по сторонам взглядом, побежал дальше, где кучи песка и свежевырытой земли сулили удачу.
И действительно, пробежав метров двадцать, он увидел на дне глубокого рва с обнаженными внизу трубами в теплоизоляции деревянную, грубо сколоченную лестницу. Не раздумывая, Евгений Викторович прыгнул в ров, быстренько приставил лестницу к стене, выбрался наружу и вытянул лестницу за собой.
