– В том-то и дело, что впервой, – признался он.
– И я впервой.
– Во влипли! – сказал Иван, и оба расхохотались.
Решили действовать как в кино. Разделись самостоятельно. Ольга сказала, что так ей нравится больше. Когда Ольга, морщась от боли в обожженном теле, стянула лифчик, Иван умилился:
– Титечки…
– Титек не видел?
– Да где ж увидишь? В РУВД, что ль? Только в кино.
Он потрогал их пальцем.
– Мягкие…
И не без смущения стянул с себя трусы.
Теперь пришла очередь удивляться Ольге.
– Какой… твердый… – уважительно сказала она. – Он всегда такой?
– Не… Обычно по утрам, – сказал Иван.
– Сейчас же вечер.
– Ну, не знаю… А ты что, не видела раньше?
– Да где же? В кино голых теток показывают, а голых мужиков – редко. Порнуху я не смотрю. К нудистам не ходила. Где, Вань, на хуй посмотреть?
Насмотревшись друг на друга, задумались: что делать дальше? То есть в принципе знали, но очень уж это представлялось нелепым. Нельзя же так не уважать друг друга!
Тут в дверь требовательно постучали, и Ольга с Иваном в испуге юркнули под одеяло. Иван вырубил свет, и они притихли, прижавшись друг к другу.
– Вания! – взывала из-за двери донья. – Я есть хотеть любить!
– Вот привязалась… – пробормотал Иван, теснее прижимаясь к Ольге.
Исидора ушла. Ольга умиротворенно посапывала на плече у Ивана. Она была горячая и мягкая, гладкая, как атлас. От нее пахло малиновым йогуртом. Иван поцеловал ее в ухо, счастливый, и заснул.
Проснулся он глубокой ночью, точнее, уже под утро от быстрых горячих прикосновений ольгиных рук. Ее пухлые губы касались его лица, осыпая его поцелуями. Неизвестно, бодрствовала ли Ольга при этом, скорее всего нет, но Ивану было все равно, ибо он почувствовал необычайный прилив во все члены и впервые дал рукам делать то, что они захотят.
Честно говоря, он сам удивлялся их желаниям, потому что руки проникали туда, куда он не то чтобы не хотел, но просто боялся подумать. Ольге это нравилось, судя по ее стонам и бормотаниям. Ее мягкие ладони тоже творили чудеса, так что через несколько минут Иван соколом взвился над кроватью и спикировал сверху на готовую к любви Ольгу.
Их пронзила дрожь первого проникновения (потом уже Иван сравнивал это острое ощущение с первым прыжком в бандитский притон с пистолетом наголо), и они принялись любить друг друга столь яростно и отчаянно, что корабль «Ренессанс» приобрел дополнительную качку.
Поскольку оба не знали, чем это должно закончиться, то воспринимали взрывы, время от времени сотрясавшие их вместе или порознь, за некий промежуточный результат и ждали чего-то совсем уж необыкновенного.
И оно пришло! После шести-семи промежуточных взрывов, когда мокрый от пота и счастья Иван приподнял голову и бросил взгляд в иллюминатор, увидев край восходящего солнца, он от полноты любви издал торжествующий рев, совпавший с пронзительным криком Ольги, и в этот момент влюбленных подняло в воздух могучей волной, и они полетели, полетели, не отрываясь друг от друга, в поднебесную высь, где ангелы Божьи пели песнь торжествующей любви.
Они даже не слышали адского грохота, сопровождавшего столь невиданный оргазм.
Это взорвались под матрасом пятьдесят килограммов динамита.
Глава 36
Взрыв
А получилось это так. Донья Исидора дождалась окончания танцев в музыкальном салоне, поглотив семь коктейлей, а друзей не дождалась. О Бранко она попросту забыла, напившись джина, и отправилась спать. Верные попандопулосы продолжали дежурить у кают русских.
Бранко Синицын столь же дисциплинированно продолжал дежурить у красной кнопки в ночном баре. Голова его клонилась все ниже, и наконец Бранко заснул, уронив свою буйную шевелюру на стол и продолжая обеими руками держать кнопку.
Вокруг пили последние посетители. Шел четвертый час утра.
И тут в ночном баре появилась шумная компания, состоявшая из двенадцати чилийских баскетболисток во главе с тренершей и Алексея Заблудского – осунувшегося, но гордого собою.
Алексей только что с большим запасом побил рекорд Гиннеса, принадлежавший одному пуэрториканцу, который на мюнхенской Олимпиаде сумел удовлетворить легкоатлетическую женскую эстафету 4х400 из Кении за одну ночь.
Чилийские девушки тоже были довольны, включая сорокалетнюю тренершу, которая экзаменовала Алексея последней. По этому поводу они заказали уйму шампанского, сдвинули столики и уселись неподалеку от спящего Бранко.
Пока бармен носил бокалы и бутылки, Алексей прошелся по бару, чтобы размять ноги, и заметил спящего Бранко.
– О-о, старик! Что ты здесь делаешь? – удивился он.
Бранко не реагировал.
– Проснись, отец! – продолжал Алексей, нажимая ладонью на красную кнопку, которую обнимал спящий. – Дзынь-дзынь!
Где-то вдали громыхнул взрыв, от которого «Ренессанс» заметно качнуло.
– Слышите! – поднял палец Алексей. – Салют!
От грохота Бранко проснулся и с ужасом уставился на Заблудского.
– Ты… нажал… ты… – Губы не слушались старика.
– Да, я нажал, – благодушно объяснил Алексей. – Что ты так волнуешься, отец? Надеюсь, это не адская машина?
– А что же еще?! – заорал Бранко, бросаясь к двери.
Алексей побежал за ним, оставив недоумевающих чилийских великанш. Они мчались по коридору мимо кают, где просыпались испуганные пассажиры. Паника охватывала Ренессанс, как пожар. Люди поспешно натягивали одежду, выскакивали в коридоры, бежали неизвестно куда. По громкоговорящей трансляции шли без остановки сигналы шлюпочной тревоги.
Бранко и Алексей прибежали к каюте, которую занимали Иван и Вадим. В коридоре уже, пошатываясь, стоял полуодетый Вадим Богоявленский. Перед ним было пустое обугленное пространство, где прежде была каюта. Дверь в коридор была высажена, а также полностью исчезла стена каюты, где был иллюминатор. Прямо за каютой начиналось море, которое плескалось метра на два ниже уровня пола.
Оцепенение прошло. Все трое устремились на палубу, где обезумевшие от страха пассажиры штурмовали спасательные шлюпки и завязывали спасательные жилеты. По трансляции передавали увещевания капитана, который заявлял, что опасности для корабля нет, пробоина находится гораздо выше ватерлинии.
Им встретилась растрепанная донья. Она схватила Вадима за грудки, крича:
– Где Вания?! Где мой Вания?!
– Его спроси, – указал Вадим на Бранко.
– Почему меня?! – взвизгнул старик. – Его спроси! – Он ткнул пальцем в Заблудского.
– Ну, где он?! – зарыдала донья.
Заблудский воздел глаза к небу.
– Взлетел, мадемуазель.
– Куда?!
– В воздух. Адская машина, мадемуазель.
Донья зарыдала пуще. Внезапно за ее спиной возникли пилоты вертолета Уве и Улле. Оба в синей
