заметил. Вероятно, на полное невежество и рассчитывал Яков Вениаминович Чеботарь, когда компоновал текст гимна из стихотворений двух классиков.
Поющие просветлели, кое-кто даже перекрестился. Перес, повернувшись к гостям, сделал приглашающий жест:
– Пошли знакомиться с правительством.
Они подошли к разношерстной толпе, которая вблизи выглядела еще хуже, чем издали: исковерканные жизнью физиономии, глаза пропойц и воров, сломанные носы, торчащие уши, острые хищные кадыки. Выделялся изнеженностью лишь один смазливый молодой человек, напоминавший раскормленного котенка. По-видимому, он был здесь новичком, потому что нервно дергался и старался придать себе бравый вид.
С него и начал Перес.
– Министр печати и информации, – представил он молодого человека.
Тот протянул руку Ивану и поспешно отрапортовал:
– Двести шесть, часть вторая!
– Середа, – сказал Иван.
Следующим был одноглазый громила, оказавшийся министром среднего и тяжелого машиностроения. Перес не без гордости произнес его титул, впрочем, тут же добавил со свойственной ему честностью, что ни среднего, ни тем более тяжелого машиностроения в Касальянке пока нет, а министр назначен про запас.
– Сто семьдесят семь прим, – сказал громила.
– Середа, – повторил Иван.
Далее члены кабинета называли различные цифры, но чаще всего повторялись 186, 112 и 88. Долговязый радиолюбитель заведовал комитетом по телевидению и радиовещанию. Ни того ни другого в Касальянке тоже не было.
Наконец Иван не выдержал.
– А что это за цифры? – спросил он. – Телефоны?
– Это статьи Уголовного кодекса, по которым они были осуждены в Советском Союзе и в России, – не скрывая удовольствия, объяснил Перес. – Все они русские беженцы.
– И лишенцы, – добавил министр печати и информации.
Глава 3
Ненормативный Биков
Парад войск Касальянки принимал новый министр обороны Федор, командовал парадом начальник генерального штаба Максим.
Надо сказать, очередная смена имиджа контрабандистов– бриллиантщиков, которые внезапно превратились из монмартрских художников в генералов, пошла им явно на пользу. Смотрелись они гораздо убедительнее, чем на Монмартре. За два дня успели ознакомиться с делами, провести строевой смотр и небольшое учение, состоявшее в сборке и разборке имевшегося на вооружении автомата Калашникова, который по традиции вручался лучшему бойцу. Вся армия минут сорок разбирала автомат, но собрать не смогла. Главнокомандующий и его заместитель, вспомнив школьный курс военной подготовки, собрали автомат. Он достался Хосе Лауренсио Хименесу, молодому бойцу-гвардейцу. В армии Переса все были метисы и все – гвардейцы. Всего бойцов насчитывалось тридцать четыре человека и два капрала.
Эта армия под звуки тех же балалаек бодро промаршировала мимо президента и гостей, и Перес пригласил прибывших в здание аэропорта на пресс-конференцию.
Долговязый министр-радист снова поволок микрофонную стойку, а министр печати и информации побежал вперед организовывать место встречи с журналистами. Журналистов было двое – сам министр и Пенкина.
– Я его узнала, – шепнула Ольга Ивану.
– Кого?
– Министра этого. По печати. Я его по телевизору видела в «Пресс-клубе». Он из журнала «Собутыльник».
– А сюда как попал? – спросил Иван.
– Не знаю.
Иван прибавил шаг, догнал министра.
– Ты кто? – прямо спросил он.
– Дима, – просто ответил министр.
– Фамилия?
– Биков.
– Как здесь оказался?
– Осужден условно за ненормативную лексику, хуе-мое, – ответил Биков. – Пен-клуб отмазал.
Из этих слов Иван не понял ничего, кроме «хуе-мое».
– Норму не выполнил, что ли?
– Мудила ты, товарищ, огородная! Я тебе, бля, русским языком говорю, матом ругался, на хуй! В печати! – взорвался Биков.
При этом его молодое красивое лицо стало еще красивей.
– Зачем? Тебе что, слов не хватало? – искренне удивился Иван.
– Хватало, – опечалился Биков. – Знаешь, какие я стихи писал, сержант!
– Я лейтенант, – поправил Иван.
– Один хуй. Вот скажи, пошел в жопу – это хулиганство или нет?
– Смотря кто пошел, – мудро ответил Иван. – Если сосед или товарищ по работе, к примеру, то нет…
– А если президент? – не унимался Биков.
– Неужто ты президента послал? – усомнился Иван.
– Нет. Министра по чрезвычайным ситуациям. В газете. Шутя.
– Ну и правильно дали, – заключил Иван. – Я бы на месте суда…
– А я его в рот ебал! – заорал Биков. – Суд! Мне Стругацкий факс прислал!.. Ничего, я им еще врежу. Здесь свобода слова – полная! Журнал буду издавать. Знаешь, как называется? «Фигня»! Не слабо, да?
– «Фигня»? – насторожился Иван. – Почему?
– Да так. Слово красивое. И не матерное.
Сзади плелись члены кабинета, надеявшиеся на бесплатное угощение после пресс-конференции. Они негромко роптали и обменивались впечатлениями.
– Бабы-то две, – сказал громила по машиностроению. – Которая Яшкина?
– Вроде бы чернявая, – отозвался министр юстиции.
– Он такой живоглот – двух возьмет, не подавится, – злобно сказал машиностроитель, серчавший на президента за отсутствие машиностроения.
– Ты бы помолчал, Николай, – оборвал его председатель комитета по телевидению. – Тебе такое министерство дали. Ни хера делать не надо, а оклад идет. Сидел бы сейчас в Воркуте, срок мотал…
– Павел абсолютно прав. Абсолютно! – поддержал товарища по кабинету старик-еврей, министр торговли. – Мы должны молиться на Якова Вениаминыча.
– Подлипалы! – не сдавался громила. – Погодите, я путч вам устрою.
– Ой-ой-ой! Эти путчи! Напугали нас путчами! – замахал на него руками еврей. – Сидите и не рыпайтесь.
Министр обороны с помощником отделились от толпы и направились обратно к вертолету.
Пилоты Уве и Улле сидели в тени лопасти на складных стульчиках и резались в кости.
– Свободен, шеф? – обратился Федор к Уве.
– Не понимаю, – сказал пилот по-английски.
Максим перевел вопрос.
– Я зафрахтован доньей Исидорой, – ответил пилот.
– Ну, донья… Считай, что ее уже нет. Надо кинуть груз в Вену. Сто двадцать килограммов.
Пилот вынул из кармана калькулятор, посчитал.
– Двенадцать тысяч баксов. Какой груз?
