мир. Но твоя доброта — спасет. Пятьдесят строк. Далее, по Мигелю Торо, — тут, пожалуйста, нам страничку, как всегда гениальную. Это не реклама, пиши что хочешь, хотя кто у нас экс-клю-зивный импортер Торо — «Перун» из Питера? Иногда нам от них что-то перепадает. Будь добрее. Ну и теперь докладывай по Германии. Три раза по пятнадцать страниц будешь резервировать? Лучше говори сразу.
Нет, в этот раз запросы у меня были скромнее — с учетом того, что в Германии я отвлекался. Я затребовал себе два больших, страниц по десять, места в следующих номерах, один материал про три красных сорта — шпетбургундер, дорнфельдер и португизер, и другой — про сложный роман немцев с бочкой.
— Вон там, — неодобрительно сказал Костя, показывая шариковой ручкой через стекло, на комнату отдыха, где работал телевизор. — Вон твоя Германщина. Понаехали.
С улыбкой смотрел я на то, что все-таки произошло в предсказанный срок, хотя и, понятно, не в Зоргенштайне. По экрану за стеклом беззвучно двигались фигуры. Два президента — российский и французский, идущие по какой-то песчаной аллее в обнимку. За ними — два канцлера, уходящий и та, что готовилась вселиться в его кабинет.
Шредер и Меркель держали в руках по высокому стакану с пивом.
А это решало как минимум один вопрос, который последнюю пару часов меня не то чтобы мучил — буду я еще мучиться. Но все же занимал. А не могли ли Иван и Шура, как бы это сказать… немножко со мной пошутить. Допустим, я хорошо знал, кем они были в прошлом, так ведь в прошлом мы все кем-то были в этой стране, а стали в некоторых случаях кем-то другим. И что, кроме спокойно потраченной ими на меня тысячи евро, доказывало, что эта пара и правда сейчас оказалась в Федеральной службе расследований?
А теперь доказательство мелькало за стеклом. Да, неожиданная встреча двух президентов и двух канцлеров и вправду намечалась, готовилась — и вот состоялась. А значит, и мои друзья — те, за кого себя выдавали. Что ж, приятно, но, к сожалению…
— Что же они делают, — безнадежным голосом сказал Костя Ксении, принесшей нам кофе. — Ксюша, посмотри. Устроили встречу на высшем уровне на какой-то свиноферме. Пьют пиво. А нет чтобы выбрать красивый замок на Рейне, выпить хорошего вина, наш Сергей про это вино бы рассказал. Господин винописатель, куда бы ты отправил эту четверку?
— К старине Фрицу Келлеру в Шварцвальд, — быстро и наугад отозвался я, чтобы не произнести «Зоргенштайн».
— Вот именно, и взяли бы мы наши старые фото, напомнили, что про Келлера мы писали, отличное у него шардоне, помнится. А они пьют пиво. Это все Ширак, француз, который любит пиво, — это он виноват. Не наш президент…
Костя — замечательный персонаж. За несколькими громкими успехами газет и журналов в их золотой век стояли не только знаменитые главные редакторы, то ходившие в Кремль как домой, то изгонявшиеся оттуда, — а еще незаметный и не вылезавший из редакций первый заместитель. Константин. Тут я вспомнил про то, что у всякого великого вина есть знаменитый хозяин предприятия и известный лишь кругу профессионалов энолог, человек, живущий в погребе.
А потом Косте надоело делать для кого-то хорошие газеты и журналы, он захотел делать деньги для себя. Что было логично: Костя практически никогда ничего сам не писал и поэтому мог искренне ценить тех, кто умеет это делать. Устранив элемент профессиональной зависти, Костя довел до совершенства свое главное искусство, которым он в Москве славился.
— Я умею управлять людьми, которые в принципе неуправляемы, — говорил он мне. — И первый из них ты, Сергей. Другой главный редактор тебя бы съел от зависти, а потом умер бы от тоски и бессилия.
А здесь — твори!
Впрочем, споры у нас с ним были, и спор в этот момент как раз и начался. Он выслушал мой доклад насчет нашумевшей истории про отравление в Зоргенштайне и начал мрачно качать узкой головой с безупречно уложенными чуть седыми волосами:
— Черное вино, вино смерти? Описать его так, чтобы людям захотелось его попробовать? Что-то мне это не очень. Да, ты сможешь. Описать красоту через ужас? Интересно. Но.
— Я бы такое вино попробовала, — сказала Ксюша, округляя сияющие глаза. — Если Сергей напишет — тогда да.
— Да нет же, — повернулся к ней Костя, — нельзя, ну никак нельзя применять к читателю такие сильные средства! Нельзя прекрасное выражать через страх и кровь, и прочее.
— Можно, — сказал я. — Доказать? Я сделаю так, чтобы его захотели купить и пить.
— Ты — сможешь.
Костя начал барабанить пальцами, посматривая на экран, где «большая четверка» радостно смеялась, закидывая головы (Ангела Меркель явно делала это не очень искренне).
— Ноябрь, — сказал наконец Костя. — Следующий номер у нас ноябрьский. Да забудут все об этой истории к ноябрю! Не надо пугать рекламодателей черными винами. Так, а теперь насчет твоей книги…
Это был интересный разговор, а завершился он, как всегда, конвертиком с деньгами. За вино с Голанских высот, за деревянные чаны для ферментации из Болгарии и, как добавил Костя, за сожженные села и слезы вдов и матерей.
— На первый материал о германском красном — неделю тебе, — завершил он разговор.
И величественно замер на фоне своей любимой картинки. Он притащил ее сюда в знак того, что устраивается всерьез и надолго. Картинка была непонятная: тусклый тюльпан с намеком на кроваво- красный цвет изображен на фоне… наверное, бархатной портьеры, отливавшей серебром и тревожной багровой искрой. Такой вот цветочек, как-то действующий на подсознание.
«Нексию» окутали снежной пеной, которая начала медленно стекать по ее бокам. Стараясь не обращать внимания на телевизор в комнате ожидания, я нервно постукивал ногой.
Мне нужно было срочно попасть домой. И не только потому, что там была Алина, которая ведь могла застесняться, собраться и уехать с температурой. В конце концов, утром я все же получил от нее желаемое — а что вы хотите, если сонная женщина просит не вылезать из постели и согреть ее? Вот если бы она сбежала без этого быстрого и прекрасного эпизода — было бы куда хуже.
Дальше — а дальше, как всегда, все будет хорошо. Что бы после этого ни случилось.
Но еще дома, на книжных полках, скрытых за дверями встроенного шкафа, лежала та самая книга. Мне очень хотелось взять ее в руки. Хотя можно было и не брать. Я, наконец, все вспомнил.
Агата Кристи, обычная Агата, название — что-то вроде «Tragedy in Three Acts», бантамовское издание, купил в каком-то аэропорту — кажется, в Риме.
Никотин.
Первое: орудие убийства у тетушки Агаты — чистый никотин, добавленный в коктейль, причем одному человеку, хотя стаканов на подносе было несколько. Помнится, тогда долго выясняли, почему умер только один из гостей, а не все сразу. И еще — в те годы полиция еще не знала, что чистым никотином можно додуматься кого-то отравить, это затрудняло расследование.
Второе: в конце книги Эркюль Пуаро нашел лабораторию, где никотин получали из тех самых садовых кузькоморителей. Без этого ему трудно было бы что-то доказать.
Третье: то убийство, с которого все начиналось, было пробным. Плохой человек решил, что надо проверить — неважно на ком — как действует этот яд. Потом было второе, уже как бы всерьез. Всерьез с точки зрения убийцы.
И что это доказывает? Как минимум то, что наш злоумышленник читал Агату Кристи. Интересно было бы посмотреть, сколько миллионов экземпляров ее книг… да пусть только этой книги… продано по всему миру на разных языках. Очень хорошее начало для того, чтобы сузить круг подозреваемых.
Но это ведь совсем не пустяк. Есть большая разница между человеком, который берет винтовку с оптическим прицелом и считает ее совершенно естественным для себя орудием, и тем, кто зачем-то выбирает вот такой странный способ убить человека: из Агаты Кристи. Немножко несерьезно получается. Это что — любитель, впервые в жизни решивший кого-то уничтожить? Или никотин был ему нужен, чтобы
