— А мы уже, уже оставили, и еще какой!
— Тихо, сейчас главное:
Поэтому лучше ковать себе имя в ледовой стране И выбелить осень, что в сгнивших растениях скисла, Где холод предзимья твердеет внутри и вовне И не оставляет пространства для прежнего смысла.
— Ковать себе имя в ледовой стране? Какой молодец, твой поэт. Ради одной такой строчки… Эй, посвяти мне что-нибудь в своем журнале.
И, понятно, она опять чуть не зажала себе рот руками — а я, привыкший к этим неловкостям и оплошностям, и сам уже умело заполнял такие паузы мгновенно рождавшейся болтовней. Она же не виновата, что иногда железные скобки, держащие ее вместе, слабеют.
Мокрый снег вообще-то пахнет — влагой или арбузом? Нет, это не запах, это фон, на нем отчетливо воспринимается бензин.
За все это время нам, к счастью, так никто и не встретился. Ни машин, ни людей. С криками на два голоса «зима, ты сдохнешь, а мы останемся!» я плавно подвел гордую своим подвигом «Нексию» к единственному в рядочке почти не занесенному снегом черному прямоугольнику — то есть туда, откуда ее и вывел, — и торжественно заглушил мотор.
Ни одного человека во дворе, ни одного следа — только наши, уже исчезающие под белым пухом.
Перед подъездом Алина забежала вперед и, деликатно повернувшись спиной к двум-трем еще горящим окнам, распахнула шубу:
— Ты этого хотел? Вот.
И, уже на лестнице, по которой мы топали, оставляя снежные следы:
— Как хорошо, что у нас это было.
16. Между петухом и красной собакой
Она нашла себе работу очень быстро, эта Ядвига Слюбовска, дебютировав в новой газете:
«Традиционный предновогодний прием у суперолигарха Анвара Ибрагимова по количеству „форбсов“ на душу населения затмил все прежние рекорды (его же собственные). Для непосвященных напомню, что анваровские вечера проходят обычно где-то в географическом диапазоне между Монако и… в общем, на любимой нашей, оккупированной нами Лазурщине, где от отечественной элиты не продохнешь. Потому что встречать Новый год на заснеженных просторах родины — не просто моветон, это уже, пожалуй, и вызов…
…Столики ломились от олигархов: Игорь Штерн, Георгий Ванишвили, Григорий Поддубский… да все, в общем. Бодренько собрали миллион долларов для больных детей, послушали пока живого (и недешевого) Азнавура, обсудили грядущий суперджет Сухого, в котором будет много места — для русских размеров, плюс возможность поместить над головой здоровенный чемодан.
Ждали щекочущую все возможные нервные окончания Ирину Посконскую — и ведь она пришла, застав светских сплетников врасплох, да еще и абсолютно без охраны… Но тем временем на куда более камерной вечеринке верстах этак в ста от сбора гигантов — в Монако — разворачивалась куда более завораживающая сцена. Что это за пепельная тень движется по красному монакскому ковру пред светлый лик самого принца Альберта? Да это же замечательная Алина Каменева в платье непонятно от кого, но если Каменева — то от кого надо.
Зрители этой славной сцены, среди которых были режиссеры Юрий Бартенев-младший и Станислав Испольский, главный редактор Инга Оскольцева и депутат Госдумы Дмитрий Сказочкин, перетерли сцену между собой и нашли, что никогда госпожа Каменева не была так хороша. Да и как же ей быть плохой, если шла она под ручку со своим старым, привычным всем другом, — ну если уж в одном из прежних репортажей я назвала его просто „Ю“, то быть ему и дальше именно „Ю“.
Пусть молодые… то есть, простите, не такие уж молодые персонажи средиземноморского пейзажа сами выясняют меж собой, что у них за дружба была раньше и что — теперь. Куда интереснее прозвучавшее там же, под боком у принца Альберта, сообщение из безупречно подведенных уст госпожи Каменевой о том, что у них с Ю. завелись какие-то серьезные… не то что вы думали, а издательские планы.
Вот здорово, и что же это за планы. Господин Ю. настолько увлекся жизнью в теплых краях, настолько упорно не желает посещать родные пенаты даже на недельку, что нетрудно предположить: участвовать в издательских планах госпожи Каменевой он может разве что деньгами. А тогда что будет издаваться? Все та же полюбившаяся всем нам La Mode из Парижу или нечто совсем новое из Монако? Хотя какая разница, если вдуматься…»
Никогда не верить всякой дряни сразу, сказал я себе. Если бы тогда, в лесах Мозамбика, я поверил бы, что к океану нам не выйти…
Я оставил компьютер, подошел к стенному шкафу в комнате. Вот же они, две блузки: на месте, на гнутых металлических вешалках — все в порядке. Висят, отглаженные (мной, она тогда уже спала) и готовые к встрече с хозяйкой.
Вернувшись к компьютеру, я начал щелкать мышью без всякой цели. Вот это — из «Новостей», расставшихся с Ядвигой: «Как выйти на пенсию молодым и богатым». Отлично. А вот моя почта. В ней два письма от Гриши. Первое: как пользоваться автоматом для получения денег? Зайти в отделение банка, достать автомат и получить деньги. Хорошо.
И второе его письмо. Это уже поэзия:
Тоже хорошо. Спасибо, Гриша.
У меня же чертова туча работы в эти остающиеся до проклятых праздников дни. Работа — это деньги, которые в целом-то очень нужны. Да и вообще, декабрь — это убийство. А он далеко не закончен.
Но сначала — полежать, с журналом La Mode в руках. Я устал. Мне нужны силы, и побольше. Любовь, как известно, это всего лишь торжество воображения над интеллектом, гласит ключевая цитата его нынешнего, декабрьского номера (изящным курсивом, в рамочке). А дальше — статья о норковых сумках и наушниках из лисы. И в целом о зимней одежде: о нашествии меховых воротников, меховых накидок на плечи, вообще меха. Да, вот еще меховые шапочки-пирожки, тоже, понятно, для женщин.
А потом будет весна. Это наша национальная черта — уже в декабре мы начинаем мечтать о весне, превращая зиму в упражнение на стойкость. Весна придет, она будет прекрасна.
Модель от Армани на будущую весну — обнаженная грудь, чуть прикрытая черной полупрозрачной тканью. У Гальяно — тоже голая грудь. Феррагамо — полупрозрачная синяя блуза без плеч и штаны из
