фигуру, и Эмми осталась довольна своим отражением в зеркале. Она взяла позолоченную театральную сумочку, бросила туда деньги, ключи, помаду и спустилась вниз. Еще на лестнице она услышала позвякивание льда о стенки бокалов. Джастин сидел в любимом кресле, с привычным удовольствием прихлебывая виски, но увидев падчерицу, вскочил как ужаленный.
— Эмми! Ты прелесть! Откуда у тебя это платье?
Джастин никогда не скупился на похвалы, но сегодня Эмми они были особенно приятны. Однако она ответила:
— Этому платью сто лет.
— А я его не помню.
— Наверное, я редко выхожу в свет. Или часто ношу одно и то же.
Джастин нахмурился.
— Можешь мне не верить, Эмми, но меня беспокоит твоя судьба. Когда-то мне казалось, что тебе по душе Дуг Уорд, но малышка Ди заграбастала его. Впрочем, ты, кажется, не слишком горевала?
— Горевала, — созналась Эмми, — но недолго. И это было ужасно давно. Теперь уже неважно. Знаешь, я очень надеюсь, что премьера пройдет успешно.
— Да. — Джастин вдруг посерьезнел, что случалось нечасто. — Плохо, когда мужчина полностью зависит от жены и должен отчитываться за каждый цент. Не пойми меня превратно, Эмми. Твоя мать была единственной женщиной, которую я любил по-настоящему. Я не говорю, что у меня не было других женщин, — добавил он с очаровательным детским простодушием, — но твоя мама — о, она была славная девочка!
— По-моему, ей вообще не приходила в голову мысль о том, кому принадлежат деньги.
— Если и приходила, она умело это скрывала. Она была щедрой. Щедрой и великодушной. А что ты думаешь о Сэнди Патнеме?
Эмми вспомнила, как Сэнди поцеловал ее («Точнее, как они поцеловались», — исправила она себя), плеснула себе вина и сказала, не глядя на отчима:
— Думаю, Сэнди изо всех сил старается содержать себя и свою мать.
— Ну, тебя ему содержать не придется. У тебя-то деньги есть.
— Я не собираюсь замуж за Сэнди, во-первых, а во-вторых, он не делал мне предложения. А что касается денег Ван Сейдемов… их осталось не так уж много.
— Мне очень неловко за те сорок тысяч, Эмми. Пришлось трогать основной капитал?
— Да, — коротко ответила Эмми и посмотрела ему в глаза: — Джастин, пожалуйста…
— Не надо, Эмми. Я знаю, что ты хочешь сказать. Я научен горьким опытом и обещаю больше не играть. — Джастин вздрогнул, как показалось Эмми, искренне. — Знаешь, не очень-то приятно ходить по улицам, зная, что в любую минуту тебя могут пристрелить или… Ну все, ты заплатила, и это больше не повторится… А Сэнди идет на премьеру?
— Да. Ох, я забыла. Он пригласил нас с тобой в ресторан.
— Прекрасно. Мальчик хорошо воспитан, вот что я тебе скажу. Хочет отдать долг вежливости за вчерашний ужин. Пойду переоденусь. — Он налил себе еще, с наслаждением отхлебнул и отправился вверх.
Сэнди прибыл при полном параде: черный галстук, смокинг прекрасного покроя, рыжие волосы гладко зачесаны назад.
— Боже… — сказал он, восхищенно глядя на Эмми.— Какая ты… о Боже! — Он заключил ее в объятия, и снова — Эмми была уверена — поцелуй продлился дольше, чем они оба того хотели. Она покраснела и разозлилась на себя за это.
Эмми проводила его в гостиную и предложила выпить, пока Джастин одевается. Сэнди подошел к столику с напитками.
— Есть новости? — спросила Эмми.
— Нет, не думаю. Точнее, не знаю. Трудно сказать. У полиции свои методы, и никто не собирается ставить меня в известность, по крайней мере на данном этапе.
— Они нашли какие-нибудь отпечатки пальцев на пистолете?
Сэнди помотал головой, отчего его тщательно причесанные волосы немедленно приобрели более привычный вид.
— Я же сказал: не знаю.
— А я все время боюсь.
— Естественно. Я тоже. Зато Ди ничего не боится. Не то чтобы она была безмятежно спокойна, но… как-то слишком уж она уверена в себе. Я чувствую, вот-вот разразится гроза. — Сэнди поежился, что было совсем на него не похоже, сел, выпил и, подняв взгляд, негромко воскликнул:
— Боже правый!
Эмми обернулась. Джастин застыл в дверном проеме, словно давая им возможность в полной мере оценить его элегантность. Во фраке и белом галстуке он выглядел точной копией денди эдвардианской эпохи. Наконец Джастин вплыл в гостиную, пожал руку потрясенному Сэнди и налил себе еще выпить.
— А что? — он воинственно выпятил грудь. — В конце концов это первая постановка моего зятя. Или как минимум мужа моей падчерицы… — Он залпом опрокинул бокал и заявил, что пора отправляться.
— На улице зябко,— сказал Сэнди.— Надела бы ты пальто, Эмми.
Эмми достала из гардероба в холле соболий палантин. «Непростительное мотовство,— весело подумала она.— На эти деньги в свое время можно было купить что-то более важное и полезное, чем шикарные меха». Но, повернувшись к Сэнди и Джастину, мгновенно поняла, что палантин стоит своих денег: оба смотрели на нее с откровенным восторгом, и ей это льстило. Эмми сразу успокоилась; предвкушение радостного вечера заполонило ее, и она даже рассердилась на себя за то, что так себе нравится.
Они отправились в «Сардис». Там, как всегда, было полно народу, но Сэнди заранее заказал столик. Знаменитости дружелюбно поглядывали на них с фотографий на стенах, и вообще атмосфера была живой и теплой. Почти все, кто ужинал там, по всей видимости, собирались в театр, может быть, и на пьесу Дуга. Люди то и дело поглядывали на часы. Когда Эмми и ее спутникам подали кофе, зал уже начал пустеть.
Эмми было приятно идти между Джастином и Сэнди, ей нравилось ощущать себя частичкой вечернего Нью-Йорка, и она с радостным волнением ждала начала премьеры — премьеры Дуга.
В фойе было полным-полно народу, в партере почти не осталось свободных мест. Внезапно Эмми с неприятным чувством вспомнила слова Дианы о том, что, что история с убийством — это сенсация, которая может сработать приманкой для публики. Она мигом отогнала эту мысль. Сэнди проводил Джастина на его место и пошел с Эмми искать Диану. Та уже ждала их, рядом с ней пустовало кресло — для сестры. Если Эмми в абрикосовом платье выглядела привлекательной и элегантной, то Ди была попросту ослепительна. Она помахала Сэнди рукой в белой перчатке.
— В антракте увидимся! Садись, Эмми. Ну что ж,— Диана окинула сестру оценивающим взглядом,— молодец, приоделась. Но, Эмми, ведь этому платью года три, не меньше.
Эмми рассмеялась:
— А мне мои платья начинают нравиться только после того, как пролежат три года. Ди, ты великолепна!
— Правда? — Диана вдруг озаботилась. — Я не слишком много на себя нацепила? Не хочу выглядеть рождественской елкой.
На ее шее, в ушах и в прическе сверкали бриллианты.
— Ты не можешь выглядеть рождественской елкой, Ди, — улыбнулась Эмми. — Как Дуг? Где он?
— Меряет шагами уборную. Или аллею перед театром. Как тигр в клетке. Сегодня жуткий день. С утра разрывается телефон. Ну ничего, скоро все это кончится. Два часа,— сказала она с умудренным видом, — всего два часа требуется, чтобы ублажить этих юнцов в первом ряду — театральных критиков. Только после этого станет ясно, будет пьеса жить или умрет, едва родившись. А вот и музыка.
По залу прокатилось волнение, и Эмми опять усмотрела в этом нечто большее, нежели естественное любопытство публики перед премьерой. Когда подняли занавес, она явственно услышала, как зал вздохнул и затаил дыхание.
На сцене появилась Коррина, раздались аплодисменты — и действие началось.
