Эмми напряженно следила за реакцией зала. Вроде бы все шло неплохо — публика в нужных местах смеялась, в нужных местах хранила молчание. После первого акта сестры не пошли в фойе — к ним подошел Сэнди и сказал, что он только что прогуливался с Дугом по аллее Шуберта.
— Пойти сказать ему, что все хорошо?
— Да, — сказала Диана.
Второй акт тоже прошел гладко. Коррина ни разу не забыла текст, юный мистер Такер наконец-то рискнул расстаться со своими бусами. Финальная сцена акта удалась на славу — в зале вспыхнули аплодисменты. Во втором антракте Эмми и Диана вышли в шумное задымленное фойе. Сразу же сверкнула фотовспышка: какой-то репортер узнал сестер Ван Сейдем. Джастина не было видно («Наверняка сидит в баре», — предположила Диана), Дуга и Сэнди — тоже.
Антракт оказался коротким, без перемены декораций. Сестры вернулись в зал. Спектакль закончился в считанные минуты, по крайней мере так показалось Эмми. Она жадно вслушивалась в аплодисменты, пытаясь уловить в них нечто особенное, но нет — это были просто аплодисменты. Занавес снова поднялся, актеры раскланялись… Эмми так и не поняла, успешно ли прошла премьера.
— Дуг попросил меня подняться за кулисы и всех поздравить, — сказала Диана, — но я не пойду.
— Что ты! — воскликнула Эмми. — Они же так старались! Они ждут…
— Поздравлять эту корову Коррину? — фыркнула Ди.— Нет уж, спасибо!
Откуда-то из толпы вынырнула рука Сэнди и легла на ладонь Эмми. Она подняла глаза, и по его лицу сразу поняла (так ей потом казалось), что произошло.
— Идемте, девочки,— негромко сказал Сэнди. — Там… в общем, нужно незаметно выйти. Они ждут.
Диана глядела на него широко раскрытыми голубыми глазами.
— Да, — кивнул Сэнди.— Полиция. Боюсь, что они… они нашли новые улики, Диана.
— Новые…— одними губами прошептала Ди.
— Да. Это арест. Ничего не признавай. Я буду с тобой.
Диана поморгала, растерянно посмотрела на Сэнди, затем оглядела себя сверху вниз.
— Но не могу же я идти в тюрьму в таком виде…
Это была первая неделя мая. В первую неделю октября Диану Уорд признали виновной в убийстве без смягчающих обстоятельств, приговорили к пожизненному заключению и, отклонив апелляцию, отправили в тюрьму Оберн.
8.
— Твердолобая, — мрачно произнес Джастин. — Упрямая как осел. Надо было слушать Сэнди.
Но Диана не слушала никого. Упорно и настойчиво, используя все связи мистера Бигема, она стремилась ускорить суд, а после — апелляцию. Сэнди умолял ее тянуть время, но Диана наотрез отказывалась, говоря, что хочет покончить с этим побыстрее, и упрямо рвалась навстречу своему злому року. Подобного приговора не ожидал никто, и в первую очередь, по мнению Эмми, сама Диана.
Джастин давным-давно отказался от мысли, которую прежде столь часто и бурно высказывал.
— Это чушь. Диана не могла его убить, — заявил он как-то за ужином.
Эмми не ответила — у нее не было больше сил говорить об этом.
Агнес принесла салат. Все лето она была рядом, помогала Эмми чем могла и даже ходила вместе с ней на суд, не пропустив ни одного заседания.
— Видите, какой вы, мистер Эннсли? — вступила она в разговор. — То все говорили, что мисс Диана — убийца. Теперь сами себе противоречите. Ешьте лучше салат.
Джастин взъерошил волосы.
— Да, я болтал много лишнего. Не могу сказать, чтобы я слишком любил ее, даже когда она была совсем ребенком. Если бы она послушалась Сэнди и старика Бигема… Но нет. Твердолобая, — повторил он. — И всегда была такой.
— В детстве она была всего-навсего капризной, — строго заметила Агнес. — И нельзя винить ее за то, что она так торопила следствие. Ей же в голову не могло прийти, что ее признают виновной. Она была уверена, что ее полностью оправдают.
Эмми тоже считала, что настойчивость Ди — доказательство ее невиновности. Но, с грустью думала она, Диана в детстве и впрямь вела себя несносно, добиваясь своего любой ценой. Повзрослев, она стала действовать более тонко, но то, что Агнес называла «капризами», порой брало верх, и тогда всю осмотрительность Дианы как рукой снимало.
Джастин вздохнул:
— Ты права, Агнес. Она — моя дочь. Ее должны были оправдать!
«Только не с такими уликами», — холодно подумала Эмми.
Она ясно, слишком ясно помнила тот вечер, когда Диану арестовали. Помнила, как уронила соболий палантин; как Сэнди поднял его и укутал ей плечи; помнила, как он помогал Диане облачиться в длинный блестящий плащ; помнила, как люди, выходящие из театра, с разинутыми ртами глазели на ослепительную Ди; помнила неприметную, без надписей, машину у тротуара…
Утренние газеты поместили на первых страницах фотографии Эмми и Дианы с изумленно раскрытыми глазами, словно их застигли врасплох. Много лет назад какой-то репортер, ведущий колонку светской хроники, назвал сестер Ван Сейдем «две богатые малышки». Чья-то цепкая память удержала это, и теперь в газетах красовался заголовок: «Две богатые малышки выросли».
На суде имя и богатство Дианы странным образом рабо тали против нее. Казалось невероятным, чтобы такая молодая, красивая, состоятельная великосветская особа была осуждена за убийство! Но Эмми видела: судьи изо всех сил стараются показать, что ни красота, ни молодость, ни богатство обвиняемой не повлияют на их беспристрастное решение.
Лето стало сплошным кошмаром. Первое время телефон в квартире Эмми трезвонил без умолку. Приятели, знакомые — все были потрясены, никто не верил, что Диана убила Гила Сэнфорда. У тетушки Медоры — миссис Франклин Ван Сейдем — было два телефонных аппарата, один возле кровати, другой — возле кресла-каталки, и она активно пользовалась обоими. Тетушка Медора, пожилая вдова, была родственницей отца Эмми, но по какой-то причине богатство Ван Сейдемов обошло ее стороной. Мать Эмми всегда содержала Медору; Эмми и Диана продолжали делать то же, хотя доходы стали значительно меньше, а расходы — больше, чем при жизни матери: у тетушки были целых две сиделки, не говоря уж о кухарке и горничной.
Диане все это сильно не нравилось.
— Почему бы ей не перебраться в какой-нибудь пансион?
— По-моему, тут мы бессильны.
— По-моему, тоже, — вздохнула Диана. — Однажды она мне сказала, что ее матушка дожила до девяноста лет.
Эмми рассмеялась:
— Что ж, придется собраться с духом!
— Старая лиса! — с сердцем сказала Диана. — Все вынюхивает, во все сует свой нос. Ладно, будем и дальше содержать ее — поровну! Но как же мне это не нравится…
Тетушка Медора не только принимала их деньги как должное, но и — странное дело! — стала вести себя так, словно она — главный человек в жизни Эмми, Дианы и Джастина. Никто не заметил, как это случилось. Кроме того, Медора знала решительно все, что происходило в кругу ее знакомых и — особенно! — родственников. Все лето она звонила Эмми не реже раза в день и требовала, чтобы та перестала верить в невиновность сестры.
— Диана его убила! — твердым голосом заявляла тетушка Медора.— Да-да, я знаю, что она содержала меня с тех пор, как скончалась ваша мама. Но она никогда не хотела это делать! Только и надеялась, что со мной случится какой-нибудь припадок, который загонит меня в гроб!
