ОБРЯД
— Вот они, — шепнул Фернель, отодвигая оконную занавеску из проскипидаренной ткани. — Целая толпа.
Мишелю было неспокойно и страшно, но ему не хотелось, чтобы это заметила Жюмель, которой тоже приходилось несладко. Стараясь казаться спокойным, он подошел к Фернелю.
Улица перед домом, освещенная красноватым светом луны, наполнялась нищими, которые появлялись отовсюду: из углов, из-под арок, из темноты внутренних двориков. Кто приволакивал ногу, кто прыгал на костылях, но все двигались неестественно медленно, словно шли против течения.
— Куда смотрит стража? — пробормотал Мишель, — Неужели они не замечают этого скопища?
— Там, за окном, время не наше, — объяснил Фернель, — Где бы ни появлялся Ульрих, он приносит с собой законы и существа того мира, к которому принадлежит. Когда-то это было почти незаметно, но чем ближе час его смерти, тем сильнее становится его могущество.
Нищие расположились полукругом и уставились на дом. В лунном свете Мишелю удалось разглядеть их черты. Некоторые лица были неестественно широки или вытянуты; другие сохраняли нормальные пропорции, но круглые, желтые, без всякого выражения, глаза смотрелись на них как просверленные дырки. Все лица были обтянуты морщинистой, пятнистой или чешуйчатой кожей. Горбатые, увечные тела, едва прикрытые лохмотьями, казалось, поразила какая-то неизвестная опасная болезнь. Над домом висела мертвая тишина.
Мишель опустил занавеску и оглядел гостиную, из которой заранее вынесли всю мебель. Симеони и Якоб Бассантен, рыжий шотландец, которого пригласил Джон Ди, вооружившись огромными кистями с зеленой краской, заканчивали рисовать на полу круг в виде змеи, кусающей собственный хвост. По краям, на равном расстоянии друг от друга, они начертали три имени, составляющие перевернутый равнобедренный треугольник: IAΩ, SABAOTH и, в нижнем углу, ABRASAX. Внутри круга красовалась надпись HATHOR.
Поеживаясь в легкой, как у Мишеля, тунике, у края круга, как раз под лампой, стояла Жюмель. Ее черные глаза смотрели спокойно, но ей было явно не по себе, и она не замечала капель воска, капавших с лампы прямо перед ее носом.
Мишель подошел к жене и нежно погладил ее по темным волосам, свободно падавшим на плечи.
— Ну, как ты, любимая?
— Все хорошо. Я только немного боюсь за детей и с радостью осталась бы с ними.
— Вот увидишь, все пройдет очень быстро, да и Эмманюэль за ними присмотрит.
— Ладно-ладно, но меня тревожат две вещи. Во-первых, стихотворение. Я учила его два дня, но сейчас не помню ни строчки.
— Так всегда бывает, когда учишь наизусть. Вот увидишь, в нужный момент все вспомнится само собой.
— И во-вторых, самый деликатный момент, — На ее лице появилась хитрая гримаска, — Я так поняла, что мы должны все проделать триста шестьдесят пять раз. Я-то справлюсь, а вот ты…
Мишель улыбнулся.
— Нет, ты перепутала: триста шестьдесят пять раз, но не в одну ночь. Этот раз — всего лишь первый. Главное — потом не забыть всякий раз призывать духов, охраняющих каждое небо.
— Понятно. Как подумаю, что надо совершить это триста шестьдесят раз подряд…
— Да нет, не подряд! Самое главное — каждый раз призывать по одному духу. А промежутки мы определяем сами, лишь бы не очень длинные.
Жюмель рассмеялась.
— Да здравствуют фибиониты, которые нашли способ сделать тебя хоть чуть предприимчивее! А то сначала ночные бдения, потом возня с подагрой… Я уже начинаю бояться, что ты так и будешь пренебрегать своими обязанностями и моими радостями. А ведь радость должна быть на двоих.
Смущенный Мишель огляделся, не услышал ли кто. По счастью, его товарищи были заняты другим. Они уже дорисовали круг, очерченный змеей. Симеони положил кисть и подошел к Фернелю, внимательно следившему за тем, что происходит на улице. Они о чем-то переговорили, и Симеони сделал знак Мишелю:
— Идите посмотрите, появился Ульрих.
Взволнованный Мишель еще раз провел рукой по волосам жены и подбежал к окну. Спящий в лунном свете город выглядел призрачным, и над ним громоздилась темная тень замка Эмпери.
Толпа нищих окончательно запрудила улицы. Стоя неподвижно, насколько им позволяли вихляющиеся тела, они глядели на дом. В центре толпы, опираясь на палку, благодушно улыбался Ульрих. Однако физиономия Пентадиуса, стоящего рядом со стариком, скрестив руки, полностью опровергала это показное благодушие. Глаза его сверкали ненавистью, рот кривился, и вся асимметричная фигура дышала злобной радостью. Должно быть, враги Мишеля были очень уверены в себе.
— Не знаю, что может произойти, но лучше бы начать сразу, — озабоченно пробормотал Фернель.
— Думаете, они нападут? — спросил Мишель, подумав, как непрочны двери и окна.
— Это трудно, — отозвался Фернель. — Видите, как медленно они двигаются? Их время растянуто в сравнении с нашим, сообразно более объемной небесной сфере.
Рыжий шотландец, прищурив глаза под морщинистыми веками, подошел к ним.
— Готово, — объявил он на ломаном французском, — Можно начинать.
Прежде чем кто-нибудь успел ему ответить, в комнате раздался тихий, вкрадчивый голос. Каждое слово было пронизано чувством.
— Я жду вас, дети мои. — Говорил, несомненно, Ульрих, но было непонятно, к кому он обращался. — В «Церкви» есть еще место для таких, как вы, и вы знаете, что я не держу на вас зла. Я только не хочу, чтобы разглашали мои тайны. Мишель очень сильно провинился, но дружеское объятие может еще все исправить.
Мишель не смог удержаться и вздрогнул. Тот, кто говорил с ним сейчас, был для него больше чем учитель, он был как отец. Но — прочь все инстинкты и чувства: путь уже намечен.
Ульрих, казалось, прочел его мысли.
— Откажись от сопротивления, Мишель. Зачем тебе это? Ведь я сам нарек тебя главой своей «Церкви», и до моей смерти осталось всего три года. Потом командование иллюминатами возьмешь на себя ты.
Фернель очень волновался, и привычная дрожь в руках стала почти конвульсивной.
— Не слушайте его, Мишель, давайте начинать, пока он не попытался напасть. Мы сможем противостоять, но не знаем, как долго сможем продержаться. Он черпает энергию в Абразаксе, а это означает, что его сила аккумулируется медленно, но практически безлимитно.
Словно в ответ на его слова дом начал тихонько вибрировать, поскрипывая стенами. Мишель, очнувшись, подошел к Жюмель.
— Ты не хочешь еще подумать, сын мой?
— Ступай в пекло!
Голос затих.
Мишель взял жену за руку.
— Ты решилась, любимая?
Она с улыбкой наклонила голову набок:
— А ты что, сомневаешься?
— Нет. Пойдем, — И он увлек ее в центр круга, очерченного змеей.
Симеони и Бассантен со смиренным видом расположились между кругом и окном, Фернель остался с
