двери, ведущей к погрузочной платформе и желтому фургону, который отвезет их к вертолету, а тот доставит их в бастилию, неизвестную никому за пределами американского Министерства юстиции и ФБР, в Сибирь, на Св. Елену, где они и, несомненно, Борис, а возможно, и обезьяна Рональд, проведут остаток жизни, размышляя о свободе и тех днях, когда они были так близки к раскрытию тайны языка, на пороге славы, где со временем они смогут обратиться друг к другу или к кому-нибудь еще, кого правительство сочтет нужным тоже посадить под замок, в поисках всех этих вещей, что нужны людям в жизни: любви, тепла, стойкости, сочувствия и презрения – особенно презрения, ведь, пожалуй, никакое другое человеческое чувство не сближает так, как презрение, будучи даже в искусстве единственным способом вызвать реакцию зрителя, и в науке тоже, думала Штайммель, когда двери желтого фургона закрылись, сидя с прикованными к бокам запястьями на металлической скамье рядом с Дэвис, напротив охранника, который был не в мундире, а в коричневом костюме, с черным пистолетом в кобуре на поношенном поясе, и смотрел прямо в лицо Штайммель, но не успел среагировать, когда отчаявшаяся психоаналитик бросилась в пространство между ними, головой вперед, и ее череп чуть не треснул и не разломился, ударив человека в подбородок, вогнав челюсть ему в мозг и вырубив его так, что тот упал, а Дэвис запустила руку ему в карман, нашла ключ и открыла их наручники и кандалы, Штайммель же вытащила его пистолет и, взвесив его в руке, взглянула вперед, на кабину, подумав, а потом запев: «Грубая сила, грубая сила, каждой нашей извилиной, грубая сила».
peccatum originale
Полковник Билл полетел на своем «фантоме» к югу и приземлился на военном корабле «Теодор Рузвельт», лениво плавающем по океану недалеко от Майами. Он выбрался из кабины и получил подарок от влюбленного юного моряка, синюю бейсболку со знаком CVN 71.[239] Полковник Билл, однако, едва ли заметил подарок, а юного моряка тем более, зато отсалютовал командиру судна, а потом сел в вертолет и полетел в Ки-Бискейн, на столь долгожданную президентскую оргию. Из вертолета он смотрел вниз на воду и приближающуюся землю, посадочную площадку и обширную застройку. Где мальчик? Он покачал головой, бессильный, сердитый на себя, поскольку не совсем понимал, что делать дальше. Но внизу ждала президентская вечеринка, которая должна, как минимум, отвлечь его от проблемы. Там будут готовые к употреблению женщины. Возможно, среди них есть и вражеские шпионки, прокравшиеся сюда в надежде собрать секретные сведения во время близости или пока сенатор или генерал спит, если он разговаривает во сне. Эта перспектива увлекала полковника. Пусть попробует какая-нибудь девица-коммунистка понять, что он сказал, наяву ли, во сне, в оргазме или ступоре от ловко подсыпанного снотворного.
Вертолет приземлился, и, отходя от лопастей, полковник Билл долго придерживал шляпу. Его встретил официант с бокалами шампанского на подносе и стройный человек в костюме. Полковник Билл сделал глоток.
– Президент очень рад, что вы нашли время, полковник, – сказал человек в костюме, пока они шли к дому.
– Президент подтереться сам не может, – ответил полковник Билл.
– Президента интересует краткое описание ситуации с ребенком.
– Пусть президент засунет язык в ведро со льдом, вот что. Вы вникаете, мистер?
Человек в костюме остановился.
– Мистер президент, – сказал он.
Полковник Билл живо встал по стойке «смирно» и прихлопнул себя, отдавая честь.
– Мистер президент, сэр! – рявкнул он.
Президент спустился к ним по лестнице, по пути споткнувшись и упав на руки полковнику Биллу.
– Спасибо, полковник. Ступеньку надо будет починить. Рад, что вы нашли время.
– Вы хотели поговорить об истории с ребенком, сэр?
– Ах да. Его так и не нашли?
– Нет, сэр.
– Хорошо. А теперь пойдемте иметь молодых безмозглых женщин, которых больше никогда не увидим.
суперчисло
1. Лора стоит на кухне у себя в квартире. Теперь Дуглас кажется ей старше, чем в первый раз, когда она его поцеловала. Она смотрит на его пузо, стянутое ремнем. Она скрещивает руки и прислоняется спиной к холодильнику.
2. Дуглас чувствует на себе взгляд Лоры. Он говорит:
– Остин – отличный город. Говорят, там много отличной музыки. Хочешь, я наведу справки о программе? Она лишь отводит глаза, и тогда он говорит:
– Завтра я еду на собеседование.
– Это Техас, – отвечает она.
– И что?
– Зачем бы я променяла Калифорнию на Техас?
Дуглас садится на стул с наборной спинкой и прячет лицо в ладонях.
3. Клайд потрясен новыми картинами Евы.
– Невероятно, – говорит он. Он обходит комнаты и отступает перед полотном четыре на пять футов, преимущественно сине-зеленым. – В голове не укладывается, как ты это сделала. Композиция, цвет, фактура. Все здесь. – Клайд садится на стул Евы, потирает глаза. Работа его трогает. – Я ожидал, что она будет, знаешь, грустной или еще какой. Но нет. В ней много боли, но столько жизни. Какие-то глупости я говорю.
4. Ева подходит к Клайду и целует его в губы.
сема
«Поня» вместо «понты». Слово «понты» представляется дистанцированным от самого себя. С одной стороны, оно говорит об отдалении, высокомерии, превосходстве; с другой – выражает вмешательство запаздывания, интервала
Vexierbild
Пока мы сидели в ресторане, настала ночь. С темнотой пришла прохлада, и Розенда закутала меня в свой акриловый свитер, чтобы я не замерз по пути к машине. Она сидела со мной сзади и негромко напевала, а Маурисио вел. – Надеюсь, отец Чакон там, – тихо сказала Розенда, думая, что я сплю. Я притворился спящим, чтобы она заткнулась. – Мы не видели отца Чакона с тех пор, как он уехал из Монтерея. Почему он уехал?
Маурисио хмыкнул, разделяя недоумение Розенды.
– Уснул?
– Да, наш крошка Пепе спит.
Штайммель и Дэвис приковали водителя желтого фургона и потерявшего сознание охранника руками и ногами друг к другу и бросили в лесу на обочине, накинув цепи кандалов на ствол маленького, но крепкого дерева.
– Даже не верится, – сказала Дэвис, чуть не прыгая. – У нас получилось. Мы сбежали.
