Огромнейшим препятствием, которое мы вынуждены были преодолевать в течение своих обысков, было обилие личных вещей, которые пленные собирали годами. В поисках спрятанных между страницами бумажных денег или пропусков нам приходилось просматривать несметное количество книг, порой доходившее до частных библиотек. Даже при кидании книг на пол целыми стопками, а мы часто так и делали, многие не открывались надлежащим образом. Повсюду, собирая пыль, лежали горы одежды, и зимней и летней. Ящики, шкафы, полки, самодельные табуреты, фотографии в рамках, музыкальные инструменты, бумаги, сапоги и туфли целыми дюжинами – все это делало утаивание крайне легким, а обнаружение – крайне сложным.
В свое время мы решили произвести «генеральную уборку». Самыми худшими были помещения англичан. Из дома они получали намного больше, чем пленные любой другой страны, а потому мы решили очистить их комнаты ото всего лишнего, оставив минимум личных пожитков.
Приказ был следующим: «Все ненужные личные вещи запаковать сегодня в комнате внизу под наблюдением нашего квартирмейстера. Ящики отнести в кладовую в немецком дворе. Дата 7.9.42».
Помещением, в котором должна была производиться вся эта упаковка более сотней офицеров по очереди, являлась маленькая комнатка примерно двенадцать на двенадцать футов – крошечный конференц-зал, разместившийся между столовой, таинственным пространством с одной стороны и кухней пленных с другой. Он был, разумеется, слишком маленький, и работа заняла бы несколько дней. Британцы снесли вниз мизерное количество своих пожитков и свалили их в одну кучу во дворе. Постепенно эту кучу перетаскали в эту крошечную комнатушку и принялись запаковывать в ящики на наших глазах. Пришли ординарцы и, вынеся их во двор, взвалили на плоскую ручную тележку. Они сопровождали это традиционное транспортное средство в наш двор, после чего перенесли весь хлам в одну из наших кладовых на четвертом этаже.
Разумеется, еще до начала операции возникли обычные трения. Наш боевой дух подвергся массированной атаке со стороны старшего британского офицера, полковника У. Тода, отстаивавшего неправомерность всего дела. В конце концов, все эти вещи были личными, а военнопленные, согласно Женевской конвенции, имели право на частную собственность. К счастью для нас, в конвенции ничего не говорилось относительно количества этой самой частной собственности, которой может располагать военнопленный. Так что победа осталась за нами.
Следующая атака была направлена на невозможность проведения данной процедуры выбранным нами образом. Офицеры не могли спускаться вниз с охапками своих вещей, стоять в очереди у дверей зала, паковать, что у них было, а затем возвращаться за следующей партией, постоянно бегая вверх и вниз по лестнице, в конференц-зал и из него. В итоге мы согласились с предложением англичан: отныне ящики можно было паковать в помещениях, после чего завязанными и помеченными ярлыками с именем владельца сносить вниз во двор для перевода в нашу кладовую.
Ординарцы должны были сносить эти ящики вниз и грузить на телегу, без какой бы то ни было проверки с нашей стороны. Мы просто пересчитывали то, что прибывало в кладовую, находившуюся на верхнем этаже с южной стороны нашего двора и выходившую окнами на то, что когда-то было рвом.
Наш офицер службы охраны был не совсем уверен в том, что это хороший план. Это было не совсем в духе полученных им приказов: «Вещи паковать под надзором». Впрочем, поскольку ни один из этих контейнеров на самом деле не собирался покидать замок, он согласился с требованием англичан разрешить им паковать свои вещи наверху в их помещениях без надсмотра.
Чтобы ускорить операцию, мы предоставили пленным большое количество трехслойных фанерных ящиков Красного Креста, примерно три на три фута, в которых тот поставлял провизию без упаковки.
К вечеру этого дня наши глаза буквально вываливались из орбит от беспрерывного смотрения на дюжины ящиков и офицеров, толпящихся вокруг них. Наконец кладовая была заперта и дело сделано.
На следующий день замок посетил офицер высокого звания – офицер по делам военнопленных по военному округу номер 4 в Дрездене, генерал Вольфф. Он появился примерно в половине одиннадцатого. Наш новый комендант выдвинул несколько важных предложений касательно усиления режима охраны, с которыми мы все согласились. Генерал обследовал здание и примыкающие к нему постройки и территории и примерно в половине двенадцатого прочел нам «ободряющую речь». В свои молодые годы и он был немного бунтарем. Он знал, какое отношение к власти могли выработать у себя люди. Он посоветовал быть нам строгими, но справедливыми.
Генерал уехал в полдень.
Примерно полчаса спустя пришло донесение: по внешней стене зданий немецкого двора, выходящих на ров на южной стороне, свисала веревка из сине-белых простыней.
Наверху в кладовой мы нашли вскрытый ящик Красного Креста. На крышке было написано на немецком языке: «Мне не нравится воздух в Кольдице.
Брюс был действительно самым миниатюрным офицером в рядах британцев. Наверное, он забрался в ящик наверху, когда мы позволили британцам паковать свои вещи без надзора. Сверху крышку слегка прибили гвоздями. Ординарцы спустили его вниз, погрузили на повозку, а потом перенесли с повозки в кладовую. Но, даже несмотря на его маленький рост, в этой коробке, должно быть, было чертовски тесно. Брюса поймали только через неделю, у бухты в Данциге. Я полагаю, он воспользовался одной из шелковых карт из обложки книги от Лиссабонского агентства. Согласно легенде, он спрыгнул с британского самолета, пролетавшего над Бременом, и приехал в Данциг на украденном велосипеде. К его несчастью, на велосипеде были проставлены местные номера. Его отправили в лагерь для пилотов RAF[49] в Дулаг Люфт рядом с Оберурселем. Там его опознала лагерная администрация, и он покинул это место во второй раз, снова отправившись в Кольдиц. Возможно, со стороны Брюса было не очень тактично, хотя и вежливо, написать на ящике:
Глава 9
Незнакомые лица – красные лица
Явно что-то произошло. Теперь недисциплинированность, почти бунт, чувствовалась повсюду. Раннее утреннее построение должно было приниматься нами двоими, ЛО. В то утро, казалось, многих свалила болезнь, и они не могли встать с постели и спуститься на построение. Они лежали на койках, кашляя и постанывая. Положение дел было настолько плохо, что в конце концов мы отложили это первое построение и приказали провести второе в 9.15, вскоре обнаружив, что это значило лишь сыграть пленным на руку. В довершение всего прочего мы по-прежнему беспокоились по поводу побега Брюса накануне.
В девять часов пришло донесение, что женщина из Коммичау, шедшая на рынок в Кольдиц через питомник над парком, нашла две коробки с польскими униформами. Мы посмотрели друг на друга. «Так вот к чему все эти неприятности с
В 9.15 мы вошли во двор с подкреплениями. Вначале пропавшими казались десять офицеров. Мы сократили эту цифру до шести. Чуть позже я нашел двух британских офицеров в рядах голландской группы. Мы проверили голландцев по их фотографиям и обнаружили, что трое из них отсутствовали. В течение этой операции из британских помещений сбросили ведро воды, упавшее возле стола с личными делами. Наверху заметили капитана авиации Танстолла, и позже по моему донесению его предали военному суду.
Далее оказалось, что не хватает пяти британских офицеров. Но одного из них, несомненно, я только что видел во дворе.
Мы растерялись.
И словно чтобы запутать все еще больше, произошло нечто из ряда вон выходящее. Мы обнаружили, что наша основная проверка (сопоставление личности в плоти с изображением на фотографиях) отнюдь не была непогрешима.
Я достал удостоверение лейтенанта Кейллара и приказал ему выйти вперед. Переведя взгляд с его лица
