вода ему не помеха, бросился в реку и поплыл на противоположный берег. Конвоир же, струсив, остановился и криком предупредил железнодорожного рабочего на той стороне. Железнодорожник поймал беглеца.
В феврале 1944 года офицер службы охраны покинул замок. Заменить его должен был претендент из Дрездена из 4-го отдела (абвер). Наш комендант счел это плохой затеей и заявил, что отвечающий за безопасность в Кольдице новичок лишь сыграет на руку пленным. Он сказал, что, если они настаивают на их собственном назначении, он перекладывает всю ответственность за безопасность в лагере на них, поскольку никак не может принять ответственность на себя с человеком, при данных обстоятельствах ни в коей мере не соответствующим поставленной перед ним задаче. Вместо этого он намекнул, что я был единственным человеком, способным выполнять эту работу должным образом. К этому моменту я провел в Кольдице уже больше трех лет, знал практически всех его обитателей в лицо и был знаком со всеми уловками, хитростями, всеми попытками и подробностями почти каждого побега, до сих пор имевших место. Комендант имел некоторое влияние на ОКБ в Берлине, куда передали дело, и Дрезден в итоге сдался. В конце февраля меня назначали новым офицером службы охраны. Я занимал эту должность до апреля 1945 года.
Для меня это стало решающим шагом, но в то время я так не думал. Той зимой было очень холодно. Повсюду лежал снег, но погода стояла изумительная. Очень удобно для бомбежек. Массивные налеты происходили все время – на Лейпциг, на Галле, повсюду вокруг Кольдица.
Прежде чем заключенные поняли, что я стал новым офицером службы охраны, прошло некоторое время. Я был одним из дежурных офицеров так долго, что являл собой знакомую фигуру в лагере. Поскольку я один среди наших говорил на английском языке, я очень часто находился на территории лагеря в течение обысков и проверок, во время переговоров и так далее. Словно все было как раньше. В качестве офицера службы охраны я должен был исполнять меньше обязанностей, чем обычный дежурный офицер. Но поскольку количество лагерных офицеров сократили с четырех до двух, я был вынужден выполнять обычную работу лагерного офицера, а также более секретную работу службы охраны.
Так что жизнь в Кольдице для меня продолжалась согласно рутинному распорядку. Мое продвижение по службе никоим образом не изменило моих отношений с пленными. Оно просто увеличило количество обязанностей, да еще ответственность, упавшую на мои плечи. Правда, множество хлопот на этом крошечном фронте стало некоторым утешением. На некоторое время это позволило мне игнорировать надвигающуюся катастрофу.
Я решил, что в качестве «новой метлы» я наконец-то возьму нужный тон и доберусь до некоторых углов, на которые до сих пор просто не обращали внимания. Итак, я приказал провести обыск комнат, занятых нашими троими
Я не стал доносить об этой потере – я чувствовал себя слишком глупо. Но капитан Хоуптаун узнал об этом и напомнил мне, что этот самый молоток он всегда брал под честное слово для работы на сцене. Он был одним из наших театральных режиссеров-постановщиков в лагере. Молотки было довольно легко изготовить, но мы всегда отбирали все неразрешенные. Хоуптаун вернул его мне, и позже я снова выдавал его ему под честное слово, когда бы он ни попросил. Это был действительно благородный поступок – он спас мою репутацию в собственной столовой, где об этой временной утрате никогда не узнали.
В марте того же 1944 года наш личный состав снова сократили. Хорек отправился в Италию и не вернулся. Его преемник обнаружил туннель в душевых, войдя туда однажды ранним утром, раньше, чем обычно делал Хорек. Крышка над дырой в полу была едва заметна и довольно герметична. В тот вечер замок посетил генерал из Дрездена. Чтобы продемонстрировать ему задачи, стоявшие перед нами, трудности, с которыми нам приходилось сталкиваться, и уровень специалистов враждующей стороны, мы поставили его на крышку люка над входом в этот туннель и сказали: «Здесь в полу есть туннель, Herr General. Посмотрим, сумеете ли вы его найти!» Ничего не зная о работе сыщика в делах военнопленных, он провалился, зато получил некоторое представление о моей работе и, надеюсь, понял, почему наш комендант поднял такую шумиху о назначении или попытке назначения Дрезденом абсолютного новичка на должность офицера службы охраны в Кольдице. В то время мы не могли понять, почему этот туннель был прорыт именно в этом месте, пока не вспомнили прежнюю дыру рядом. Судя по всему, они все целились на канализацию во дворе.
В марте я начал обращать внимание на основание башни с часами, где два года назад был обнаружен «великий французский туннель».
В этом северо-западном углу двора располагалось несколько разрозненных, бессистемных построек, башня, подвал, часовня, вентиляционные шахты и так далее. Все они были построены в разное время и все соединены друг с другом там, где это казалось удобным. При застройке этой части замка генеральный план явно отсутствовал. На нижнем этаже западной стороны, или подвального здания, как прежде, располагался склад с посылками, верхние же этажи теперь занимали британцы. Как и французы два года назад, они проворно поднимали предупредительный крик, стоило полицейскому отряду или любому из нас двинуться в этом направлении.
Через дыру в стене подвала между башней и часовней мы пробрались в маленькую шахту, ведущую на поверхность, где нашли странный и довольно разнообразный набор – мешки, обрезок медной трубы, разрозненные куски веревки. Что-то здесь происходило, это точно, но наши микрофоны снаружи зданий не улавливали никаких звуков, свидетельствовавших бы о той или иной работе. Я решил, что лучше просто приглядывать за этим углом и винтовой лестницей рядом и пока позволить пленным продолжать трудиться. По крайней мере, это займет их, а значит, они будут относительно счастливы. Пока микрофоны не давали знать о рытье подкопов в радиусе действия, пленные не могли считаться занимающимися опасной деятельностью. Если микрофоны в итоге начнут записывать шумы работ (стук и т. д.), вот тогда и будет самое время для расследования.
Тем не менее я направился в этот угол двора и начал производить обыск сначала первого этажа, потом второго и третьего этажей.
Меня сопровождали каменщик, плотник и часовой, приглядывавший за вещами. Внутренняя стена здания, или стена внутреннего двора, будем так ее называть, составляла здесь примерно четыре с половиной фута в толщину – достаточно для туннеля или хотя бы тайника.
На первом и втором этажах мы ничего не нашли, но, добравшись до третьего, обнаружили в днище встроенного шкафа тайник.
На самом деле мы искали вход в какой-нибудь туннель, который, по нашему глубокому убеждению, копали в подвалах тремя этажами ниже. Наш опыт с французским туннелем в часовне подсказывал нам, что вход может оказаться где угодно. Как бы глубок подкоп ни был, он мог начинаться горизонтально. Тогда вход в туннель начинался на четвертом этаже на вершине башни. Так что нам пришлось искать повсюду. В днище этого встроенного шкафа мы нашли тайник – поистине золотая жила в обоих смыслах этого слова.
Однажды, почти три года назад, англичане похвастались, будто в их сокровищнице хранится больше двух тысяч немецких марок. Это заявление постоянно звучало в моей памяти, и я не переставал надеяться, что однажды найду эти деньги. И вот под полом в шкафу мы отыскали их основной склад: 2250 марок, 4500 французских франков плюс пропуска, инструменты и одежда – два полных мешка. В довершение всего мы нашли миниатюрное радио. Это было нечто. Мы наткнулись на самое первое миниатюрное радио, когда- либо найденное в лагерях военнопленных. Отправили донесение в Берлин и 4-й отдел в Дрездене. Чуть ранее мы нашли несколько запасных миниатюрных ламп в посылке с табаком и вот теперь заполучили и приемник, для которого они предназначались.
Хотя мы и были крайне довольны этим очень ценным открытием, нам еще предстояло найти вход в туннель. Кроме того, теперь у нас появился дополнительный повод для беспокойства. Как это радио попало в лагерь? Мы предположили, что его пронесли контрабандой часовые или доставили в какой-нибудь посылке, по какой-то причине должным образом не проверенной нашей рентгеновской установкой.
