прикончили на Новый год. После этого в полночь мы вышли на мост и встретили Новый год немецким гимном, « Wir treten zum Beten, vor Gott dem Gerechten», и «Возблагодарим же все нашего Бога». Думаю, для большинства из нас напряжение спало. Для дальнейшей тревоги мы стали уже недосягаемы. В семь часов в тот вечер сирены предупредили о налете на Берлин.

И снова в лагере наступило некое перемирие – с 24 декабря до 2 января. Пленные тоже подъедали свои запасы. Мне запомнился только один инцидент, достойный упоминания. Лейтенант Халупка в сочельник три раза обежал двор абсолютно голый, проиграв пари, что война к тому времени уже закончится. Никакой обычной суматохи во дворе, даже на Новый год. Возможно, это объяснялось следующими двумя причинами: а) пищи было мало, б) пленные спрашивали себя: станут ли со всеми нами обращаться как с заложниками наподобие Prominente?

4 января 1945 года капитан авиации Танстолл в очередной раз отправился на военный суд в Лейпциг. Это было в четвертый или в пятый раз? Я сбился со счета. Его обвиняли в нецензурном обращении к немцам. Адвокат защиты указал, что оскорбительное слово являлось ботаническим или зоологическим термином для обозначения помеси видов. Суд же остановился на значении данного слова в разговорной речи, и Танстолл получил три месяца тюрьмы минус шесть недель, проведенных им в камере в ожидании суда. Война закончилась, прежде чем он успел отсидеть весь свой срок до конца.

9 января перед военным судом в Гнезене предстал американский капитан Шэфер. Он находился в Кольдице с 25 декабря и обвинялся в оскорблении немецкого унтер-офицера в другом лагере и неподчинении его приказам. Вынесли приговор: смерть. Когда Шэфер вернулся, мы посадили его в одиночную камеру. По этому делу консультировались с самим Гитлером, как главой держащей в плену державы, но в неразберихе двух последних месяцев войны апелляции к различным швейцарским и немецким инстанциям никогда не отклоняли, и Шэфер выжил.

В середине января нас уведомили о прибытии пяти французских генералов из офлага 4А, Кенигштайн – генералов Флавиньи, Бюиссона, Буасса, Дэна и Месни. Они ехали в Кольдиц по отдельности, и первая четверка прибыла благополучно.

Последнюю машину мы ждали долго. В конце концов, вместо нее из Дрездена пришла телеграмма: «Генерал Месни застрелен на автостраде при попытке бегства». Поскольку он никого не предупредил о своих намерениях бежать, генерал Флавиньи наиболее резко отзывался о его убийстве[78].

30 января наступила очередная годовщина пришествия к власти партии. Не очень-то подходящий момент для празднований.

В начале февраля нас предупредили о переводе к нам из Варшавы генерала Бур-Коморовского и его личного состава (примерно с дюжину человек). Эти люди спланировали и подняли восстание в Варшаве. Они прибыли в Кольдиц 5 февраля – впечатляющая группа людей с героизмом и трагедией за плечами. Советский Союз – ближайший союзник – никак не поддержал восстание. Он просто бездействовал в ожидании исхода на восточном берегу Вислы, пока СС методично ломал польское сопротивление и уничтожал целые кварталы города. Однажды Бур-Коморовский признался мне в своей ненависти ко всему немецкому, но в еще большей ненависти ко всему советскому. «Даже если вы оккупируете нашу страну на двадцать лет, обе ваши страны, – сказал он, – мои люди останутся поляками, какими и родились». Именно этот дух и помог генералу Бур-Коморовскому воодушевить, снарядить и организовать свою внутреннюю армию из двух сотен пятидесяти тысяч человек под самым носом наших собственных оккупационных войск и полиции. Когда же это восстание было сломлено и он сдался, он вытребовал для своих людей протекцию Женевской конвенции. Мы согласились рассматривать их как военнопленных, а не партизан. Как далеко было отсюда до берлинских Олимпийских игр 1936 года, когда генерал Бур-Коморовский от лица польской команды получил награду за искусство верховой езды из рук самого Гитлера!

9 февраля старший британский офицер подполковник Тод попросил о встрече с комендантом для обсуждения процедуры и шагов, которые необходимо предпринять при приближении американцев. Комендант снова ответил, что не имел особых указаний по этому поводу.

15-го числа этого же месяца в замок прибыли три офицера военно-воздушных сил Великобритании. Их лагерь в Сагане эвакуировали перед приближением русских, и эти трое бежали. Их поймали и отправили нам. Мы передали их в Нюрнберг. Через несколько дней Кольдиц посетили швейцарцы, в последний раз. Они устроили небольшую чайную вечеринку для Prominente и других, но Бур- Коморовского и его группу не пригласили. Их Herr Denzler, казалось, совершал прощальный обход. Его эскорт из ОКБ сообщил нам, что подобные прощальные мероприятия уже вошли в некое правило.

Между 14 и 16 февраля имели место три очень сильных воздушных налета, два британских налета ночью и американский налет днем, на Дрезден – город, который до сих пор оставался нетронутым бомбежками. Жена коменданта, беженка из Силезии, в то время жила в городе со своим малышом в доме нашего казначея. Казначей отправился на помощь, но был застигнут вторым налетом. Ему едва удалось добраться до дома сквозь пламя и разрушения. Он вернулся в Кольдиц, и на следующее утро молодой паренек из его штата отправился в Дрезден на грузовике, пробрался в город, нашел женщину и ребенка и привез их в замок.

Мой секретарь тоже попросил увольнения, чтобы поехать в Дрезден и помочь своей семье. Добравшись до дома, он обнаружил лишь обгоревшие развалины, а в подвале – свою погибшую семью и тела еще нескольких человек. Он сказал мне, что на старой рыночной площади в Дрездене трупы сваливали в огромные кучи и сжигали огнеметами. Внутренняя часть города была полностью уничтожена; для предупреждения распространения инфекции ее огородили, не пропуская даже тех, у кого остались там родственники и недвижимость. Несколько подъездных улочек попросту замуровали. Многие офицеры штаба военного округа номер 4 в Дрездене были убиты вместе со своими семьями. Люди в городе были деморализованы вплоть до открытых насмешек над офицерами, имевшими смелость по-прежнему носить гитлеровскую форму.

Во время налета Дрезден был наводнен беженцами с востока, вереницами повозок, направляющихся в желанную безопасность в Центральной Германии, прочь от русских. Им негде было спрятаться. Все парки и улицы были полны. Им было некуда идти. Зажигательные бомбы подожгли асфальт дорог, и они сгорели там, где и стояли. По оценкам, в этом воздушном налете погибло между 100 000 и 300 000 человек – по крайней мере в два раза больше, чем в Хиросиме.

24 февраля Гитлер снова говорил с нацией. «Не сомневайтесь, – сказал он, – национал- социалистическая Германия будет вести войну, пока чаша весов истории не склонится, как это и будет, в этом же году. Никакая сила на земле не ослабит нас. Этот еврейско-большевистский всемирный крах, вместе с его западными, европейскими и американскими сторонниками, можно встретить лишь одним- единственным ответом, фанатизмом, самой непоколебимой решительностью и всеми нашими последними силами – все это мы должны бросить на чашу весов в последнем усилии, каковое Бог в своей снисходительности дарует всякому, кто черпает из своих последних ресурсов, спасая свою жизнь в самый трудный час». Кроме того, он напомнил своим слушателям следующее: «Товарищи по партии, двадцать пять лет назад я объявил о победе движения. Сегодня я предрекаю, вдохновленный верой в наших людей, что, в конце концов, Германия победит».

26 февраля из офлага 4D, Эльстерхорст, расположенного примерно в шестидесяти милях северо-восточнее Кольдица, эвакуировали 5000 пленных французских офицеров. Они обрушились на город и лагерь Кольдиц, словно орда варваров. Как они жили в течение нескольких дней марша, я не знал. Прежде чем приступить хотя бы к попыткам раздобыть им что-нибудь поесть, я выбился из сил, стараясь впихнуть 1500 из них в замок Кольдиц, согласно приказу.

Они пришли, как любые другие беженцы, – неся самые ценные вещи на спине, толкая их перед собой по подмерзшей грязи в тачках, колясках, самодельных повозках или «колесницах». За собой они волокли небольшие тележки. Может быть, вы подумали, что все это были лишь вещи первой необходимости? Далеко не так! Уже в ходе очень поверхностного обыска у ворот Кольдица мы нашли два радиоприемника и великолепную коллекцию инструментов. Должен признаться, я не мог не восхититься преданностью энтомологии офицера, чью коллекцию приколотых мотыльков и бабочек я позволил ему пронести с собой в замок. Этих нежданных и скорее незваных гостей мы расквартировали повсюду, где только оставалось свободное место на полу, на кучах соломы на полу и хорах в часовне. «Местных обитателей» мы сконцентрировали в наименьшем возможном пространстве в подвальном здании на западной стороне их

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату