двора, в результате чего нам все-таки удалось расположить все 1500 дополнительных заключенных под крышей.
К общему восторгу (включая и наш), однажды вечером прибыл огромный грузовик, нагруженный едой, – посылки с провиантом, отправленные Международным Красным Крестом по автодороге. Отвечавший за груз датский доктор сказал, что прибыл из Гамбурга с приказом доставить пропитание заключенным офлага 4С. Мы поинтересовались, должны ли недавно прибывшие пленные из 4С разделить с ними эту манну небесную. Датчанин призадумался и сослался на букву приказа – провиант для заключенных в 4С, Кольдиц. Вопрос разделения этой неожиданной удачи с их французскими товарищами, очевидно, жарко обсуждался в британских помещениях. Под конец было решено оставить «распределение» той доли продовольственных посылок, каковую они сочтут нужной, отдельным столовым.
Спустя пару ужасных недель, с двумя тысячами умирающих с голоду людей на наших руках, 500 французов были переведены дальше в Зайтхайн. Большая часть их вещей отправилась грузовиком. Этот караван машин представлял собой изумительную коллекцию развалин, которые мы наскребли и собрали для этого случая. Грузовики шли на древесном газу, и мы изрядно попотели, даже чтобы их завести, – нам приходилось толкать их вниз по склону холма, а иногда, если они не заводились с первого раза, катить обратно вверх и оттуда снова вниз.
Количество посылок с провиантом и топливом в течение всего февраля стабильно сокращалось. Служебные помещения и бараки часто не отапливались вовсе. В Кольдице это началось после 1 марта. Пекарь снабжал лагерь хлебом только тогда, когда мы предоставляли ему топливо для его печей. Армейские рационы снова упали. Наша собственная караульная рота жаловалась на постоянный голод. Пленные варили себе дополнительный суп из очистков картофеля и брюквы, подчас собирая их с пола на кухне.
Наша пресса подхватила вызов Ялты: «хуже Вильсона – хуже Версаля» – «безусловная капитуляция означает массовые депортации, голод и рабство». Они, возможно, правы, – ну и что?
Заместитель нашего коменданта принял на себя командование противотанковым подразделением «на Восточном фронте» для обороны Дрездена. Время от времени он наведывался в замок Кольдиц к своей семье. «Поражение? – переспросил он. – Об этом нет и речи». И в этом он был слепо уверен до самого конца. И все же этот фронт, раньше располагавшийся за сотни и даже тысячи километров к востоку, теперь почему-то находился почти у самого нашего порога.
В начале марта мы устроили вечер игры в скат с друзьями в городе. Кроме девяти человек, уже живших в том доме, здесь находилось и семеро эвакуированных из Силезии. Сирены включались и выключались весь вечер – над Лейпцигом повисло зарево – мы слышали вой двигателей самолетов, взрывы бомб. «Как мы можем выиграть эту войну?» – открыто спросил кто-то из нас. Одна из беженок ответила: «И это лучшее, что вы, военные, можете сказать в этот момент?» Мы сказали: «А почему мы должны продолжать обманывать себя иллюзиями?»
В середине месяца наступил другой день «общественных торжеств» – День Вооруженных сил. На этот раз мы не разрешили публичное посещение нашего «музея побегов», хотя в прошлые года в этот день всегда открывали его двери для общественности. Не угощали мы посетителей и обычным «гороховым супом и копченой грудинкой» из нашей полевой кухни. Таких яств больше нигде нельзя было достать. Кроме того, даже найди мы еду, я сомневаюсь, чтобы нам удалось наскрести достаточно топлива, разве что спалить все столы и стулья, чтобы разжечь «goulash Kanone»![79]
По этому случаю мы провели последнюю церемонию (мы все знали, что именно таковой она и станет) для гарнизона замка как войскового подразделения. Все произнесли обычные речи, комендант – отдал последний
В городе партия снова наскребла себе несколько верноподданных и лояльных членов организаций – юношей и девушек.
Хаос на железных дорогах и автомагистралях коснулся каждого – но партийная разведка на всех уровнях и доносы шпионов заставляли народ помалкивать. До самого конца сохранялась иллюзия единства между правительством и управляемыми, но ежедневно каждый отдельно взятый человек слышал, видел и ощущал контраст между окружающими его фактами и уверениями пропаганды.
Наше министерство иностранных дел на этот раз открыло глаза шире, чем обычно, и начало выглядывать в будущее. Наконец-то, сочло оно, возможно, настал подходящий момент, чтобы извлечь пользу из возможных связей среди пленных. В Кольдиц направили должностных лиц для зондирования старших французских и британских офицеров. Между ними проводились частные беседы. Не знаю, вышло ли что из этих встреч – немного поздновато прибегать к попыткам восстановить отношения. Французский генерал Флавиньи, по-прежнему помня о смерти генерала Месни, отказал даже в формальной встрече с должностным лицом, с которым его пригласили побеседовать. За это через несколько дней его отослали назад в офлаг 4А в Кенигштайне – куда (и это я говорю с благодарностью) он прибыл в целости и сохранности вопреки общему ожиданию телеграммы, что и он тоже был на полпути «застрелен» при попытке к бегству.
Один незначительный инцидент для иллюстрации царившего среди нас хаоса. Однажды вечером бургомистр из соседней деревни прислал нам небольшую, разношерстную группу людей – русских, французов, югославов и двух негров, – числившихся в рабочих группах в недавно ей ставшей передовой зоне к востоку. Как и многие сотни и тысячи других, они просто все вместе двинулись на запад. Устав от добывания себе пропитания, они принялись красть. Бургомистр окружил их и передал нам как ближайшей еще действующей военной организации.
Я разместил эти сорок с лишним беглецов (называйте их как хотите) в пустующем здании за замком и раздобыл им еды, которую только смог наскрести в нашей столовой и кухне. Не успели мои люди отнести им пищу, как они буквально набросились на нее (иного слова не придумаешь). В результате половине не досталось ничего вообще. Я достал немного хлеба и джема, по одному куску на каждого, под дулом револьвера по очереди вводил их в комнату и там выдавал каждому по порции. Я мог проделать это с сорока людьми, но если до такой стадии голода дойдут остальные 2000 обитателей замка?
Правительственные распоряжения, касающиеся нормирования питания, разведения домашней птицы, содержания кроликов, участков под посевы и так далее, сыпались на нас ежедневно. Всем им было просто невозможно следовать одновременно, и, как и следовало ожидать, все закончилось угрозами длительным тюремным заключением и смертью.
На Пасху я отправился домой и чудом спасся при воздушном налете. Бомба упала примерно в двадцати ярдах от моего дома; сами мы спрятались в бомбоубежище. Было 31 марта, пасхальная суббота. Остаток увольнения я провел за вставлением оконных стекол или затыканием их картоном в собственном и соседних домах. 4 апреля я вернулся в Кольдиц.
Глава 18
Мрак сгущается
Небольшая группа заключенных в Кольдице, известная как
В ноябре 1944 года к трем
