должен был отвезти назад в Кольдиц старшему британскому офицеру. К несчастью, автобусы могли подбросить нас только до Пирны: их уже ждало очередное задание. Здесь мы сели на поезд в Мейсен и там остановились.
После нескольких часов ожидания местный командующий приказал всем военнослужащим на станции построиться для обороны города. Нас, однако, пропустили на платформу и посадили в отходивший поезд: имевшиеся при нас бумаги свидетельствовали о выполнении нами секретных инструкций ОКБ. Поезд довез нас до Тандорфа. Примерно в час ночи после часа ходьбы мы, наконец, добрались до Кольдица, доложили об успешном выполнении операции и вручили уведомление о безопасном прибытии своих бывших подопечных старшему британскому офицеру.
На следующий день британцы выдвинули план по возвращению
Всю субботу 4 апреля орудийный огонь с запада постепенно приближался к Кольдицу. Пару дней назад замок посетил командующий того, что осталось от пехотного полка в непосредственной близости от нас. Если он получит приказ занять позиции на мосту, ему понадобятся все люди и снаряжение, которые мы только сможем собрать. Поэтому он хотел знать, что у нас было.
Комендант назвал ему цифры. У нас имелось 200 человек между пятьюдесятью и шестьюдесятью пятью, вооруженных частично немецкими и частично французскими винтовками с 15 боевыми патронами на человека. Кроме того, мы располагали 10 пулеметами четырех разных производств и калибров, с 3000 патронов каждый. В довершение всего было и несколько ручных гранат. Если бы наша караульная рота вступила в бой, нетрудно догадаться, что две тысячи с лишним офицеров и солдат, заключенных в замке, тоже каким-то образом присоединятся.
Не лучше ли нейтрализовать эту последнюю угрозу с нашей двухсотенной караульной ротой? Капитан согласился. Он настаивал, однако, чтобы мы не поднимали над замком никаких белых флагов, иначе он всех расстреляет. В поиске подкреплений он обратился к крайслейтеру, созвавшему свой батальон ополчения фольксштурм. В нем имелось едва по одной винтовке на десятерых да несколько базук. В дальнем конце моста через реку Мульде крайслейтер воздвиг для обороны (?) города некое подобие баррикады из нескольких телег и рулонов колючей проволоки – идея, несомненно, еще наполеоновских времен (последний раз, когда война доходила до Кольдица).
С нашей стороны реки я не видел никаких признаков сосредоточения войск, артиллерии или штабных постов. Судя по всему, ситуация была безнадежная.
Утром из Generalkommando, Глаухау, до недавнего времени Generalkommando, Дрезден, по телефону сообщили кодовые буквы «ZR». Это означало
Комендант передал эти приказы нам и проинформировал старшего британского офицера. Полковник Тод отказался разрешить своим офицерам покинуть замок. Комендант сообщил его отказ Глаухау, прибавив, что не намеревался исполнять приказ об эвакуации силой. Глаухау настаивало, но наотрез отказалось принимать последствия любой такой попытки осуществления своих приказов. Комендант отказался от ответственности. Глаухау в итоге разрешило ему сдать замок американцам, когда они придут. В то же время оно настаивало, чтобы старший британский офицер принял ответственность за всех пострадавших и всякий ущерб вследствие возможного обстрела и бомбежки замка американцами на себя, поскольку это он отказался эвакуировать своих людей. Полковник Тод принял эти условия, и Глаухау прервало связь. В последний раз.
Мы тихонько вздохнули от облегчения. Во-первых, нам не придется выводить пленных из замка, во- вторых, даже если бы мы их и вывели, никому не доставляла удовольствие перспектива пытаться удержать их вместе при переезде «на восток» прямо на пути наступающих русских.
Моей следующей задачей как офицера службы охраны являлось сжечь все бумаги. Я взял с собой пять человек, развел огонь в котельной и принялся за работу. Тогда все офицеры в лагере изводили горы бумаги – почти пятилетний запас так называемых «документов». Работа закипела. Где-то во время полдника я пошел посмотреть, как шли дела. Они не шли. Люди исчезли, а огонь в печи погас, задушенный набитыми в нее до отказа делами и архивами. Само помещение котельной наполовину было завалено кипами бумаги и картона. Вы никогда не пытались жечь бумагу в большом количестве – или просто несколько журналов? Я нашел еще несколько человек и начал сначала. Мы справились с работой к полуночи.
Администрация имела особенно колоссальное количество бумаги – как и всякая администрация во всем мире. Но это было не все. Мы нашли секретные склады вещей, о существовании которых в собственных помещениях мы, довольно опытные в обнаружении тайников пленных, и понятия не имели – кучи настоящих кожаных подошв, настоящий кофе, настоящее мыло, сахар и так далее – вещи, которые мы не видели бог знает как долго. Но никакого алкоголя, это я хорошо помню. Мы разделили пищу. Мы отдали пару телег их водителям, но велосипеды, одеяла и другие вещи остались лежать на прежнем месте. Мы не стали их раздавать местным жителям, хотя могли бы.
Мой собственный вклад в погребальный костер в котельной тоже оказался значительным. На свет извлекались дюжины документов – секретно, очень секретно, совершенно секретно. «Не передавать без подтверждения офицера» значилось в записке на кучах японской бумаги с гитлеровскими речами, отпечатанными миниатюрным шрифтом из правительственного издательства. Эти бумаги мы должны были отсылать нашим заключенным в других частях света, в операции «Ekkehard». Помню, я даже прочел один лист прежде, чем предать его огню: «Советский Союз не получит ни одного квадратного километра территории Восточной Пруссии». И вот они, легки на помине, в двадцати милях к востоку от нас в Саксонии.
Днем 14 апреля я передал британцам все 1400 единиц личных вещей пленных, хранившихся у нас: среди них золотой портсигар, отразивший пулю в кармане бригадира Дэвиса, еще до того, как он попал к нам с Балкан, авторучки, английские банкноты. Мне предложили письменное подтверждение их получения, но я отказался. С меня достаточно бумаги и чернил!
Каждый из нас в немецком личном составе, как перспективный военнопленный, собрал свой багаж. Багаж в этом случае значил только то, что человек мог унести с собой в маленьком чемоданчике, на который имел право, – какими невинными мы были!
Все, что теперь оставалось, – это официально передать замок британцам. Ради проформы мы расставили часовых и, сложив в одно помещение все оружие и боеприпасы, заперли их на замок.
Полковник Тод, генерал Дэвис и подполковник Дьюк (из армии США) вошли в комендатуру для сдачи лагеря. Французы в этом участия не принимали, что сделало все еще проще, поскольку нам пришлось переводить только один раз, на этот раз с языка другой стороны на наш собственный. Документ о сдаче подписали, а вместе с ним и гарантию неприкосновенности личного состава. Британцы подвели под прошлым черту – черту, прерываемую двумя исключениями, которые предполагалось рассмотреть позже (или не рассматривать вообще – как сложится): а) перестрелка в британских помещениях весной 1943 года по случаю швейцарского визита; б)
В Шутценхаусе 500 французских офицеров приняли командование одновременно с отбытием их караульных.
В Кольдице располагался еще один лагерь – концентрационный лагерь для венгерских евреев, в помещении завода по производству фарфора. Они находились в ведении подразделения СС, с которым мы в замке практически не имели никаких контактов, за исключением визита от их офицера, когда он прибыл.
На следующий день было воскресенье. Светило солнце. Повсюду ощущалось дыхание весны. Во всей Европе в воздухе витала надежда – война должна скоро закончиться. Для воскресенья все было очень тихо. Интересно, думал я, что было не так – ну конечно, молчали колокола церквей. И все же сегодня, из всех
