защитникам Москвы вызов, двинув свои танковые части из Орла на север, вдоль шоссе, рассчитывая мощным ударом проломить нашу оборону. Вот как описывал этот трудный момент в письме ко мне 15 октября 1971 года непосредственный участник битвы — комиссар танкового полка бригады Катукова полковник в отставке Яков Яковлевич Комлов, живущий нынче в Краснодаре:
«Утром 5 октября наши части располагались за рекой Оптуха, притоком Оки; мост через реку оставался пока целым — ведь по ту сторону Оптухи рота Самохина искала танкистов Бурды, с которыми мы утратили связь. Кроме того, как мы предполагали, где-то впереди должны были находиться и танки Гусева, ушедшие к Орлу. Однако, как вскоре выяснилось, Гусев уже отвел свое подразделение за Оптуху.
И вдруг на шоссе со стороны Орла появилась большая немецкая механизированная колонна — танки приближались к мосту. Видя такое положение, я послал вперед несколько легких танков БТ-1 под командованием комиссара роты политрука Михаила Ивановича Самойленко с задачей выяснить, где Гусев, и уничтожить мост. Вслед за ними выехал и я на легковой машине.
Танки Гусева мы вскоре обнаружили. Я тут же быстро выдвинул их к реке. Танкисты взорвали мост и встретили немецкую колонну огнем.
Это был трудный, неравный поединок: Гудериан бросил в атаку до пятидесяти танков, за ними во втором эшелоне двигались еще сорок. Но наши танкисты держались стойко, маневрируя и всячески стремясь выиграть время, пока наши основные силы подготовят новый боевой рубеж за рекой Лисица следующим притоком Оки…»)
К исходу дня пятого октября гитлеровцам, наступавшим от Орла, удалось восстановить взорванный нашими танкистами мост через реку Оптуха, и они подошли к рубежу реки Лисица на участке селений Ярыгино — Шараповка Каменево. Танкисты и мотострелки Катукова к этому моменту успели занять оборону по берегу Лисицы, оседлав шоссе.
На организацию обороны времени не хватило, но Катуков сделал все, что было возможно: мотострелки подготовили окопы, танки были укрыты в засадах по опушкам небольших рощ справа и слева от дороги. (Рощи эти нынче не сохранились, их вырубили в дальнейшем гитлеровцы, возводя оборонительные сооружения. Теперь на их месте стоят, как мне рассказывали, замечательные, давно плодоносящие сады.) Противотанковые орудия заняли огневые позиции в боевых порядках мотопехоты. Были оборудованы командные пункты, проведена связь. Зенитчики приготовились прикрыть оборонительный район от ударов с воздуха. Впереди, в двух километрах, был наскоро оборудован ложный район обороны: надо было сбить с толку гитлеровцев и заставить их обрушить свой удар по пустому месту.
Когда гитлеровцы приблизились к реке, наши танкисты открыли огонь из засад. Гитлеровцы остановились и расположились на ночь за гребнем высоты у деревни Шараповка. Их командование подтягивало в этот район новые силы, готовя наутро решающий удар в направлении селения Первый Воин.
Комиссар танкового полка Комлов, выяснив обстановку, доложил Катукову, что за гребнем высоты у Лисицы скопляется уйма танков, автомашин, солдат противника. «Словно ярмарка, — сказал он. — Им известно, что у нас с авиацией туго, так они действуют бесцеремонно. Рассчитывают на безнаказанность». Катуков связался с Лелюшенко и, получив ответ, сказал Комлову:
— Ну, сейчас к вам приедет дивизион нашей адской артиллерии. Наши бойцы, да и я сам еще не видели ее работы. Это новая вещь; через ваши головы в сторону врага полетит много горящих снарядов. Побыстрее пойдите в полк и предупредите людей, чтобы они знали, в чем дело, когда увидят в небе тучу раскаленных снарядов…
Это было ставшее впоследствии знаменитым новое советское оружие реактивные минометы, которые наши солдаты прозвали «катюшами». Когда машины необычного вида подкатили на позицию, развернулись справа и слева от шоссе, дали залп и быстро умчались в тыл, все были буквально потрясены эффективностью этого оружия.
— Через наши головы, — писал мне впоследствии Я. Я. Комлов, — летели, расчерчивая красными полосами вечернее небо, сотни необыкновенных снарядов, таща за собой дымчатые шлейфы. Потом в стане врага грянули взрывы. Там встали столбы огня и черного дыма. Послышались дикие вопли. Небывалым пожаром была охвачена огромная территория. Уцелевшие танки и автомашины, урча своими двигателями, начали уползать назад. Солдаты нашего мотострелкового батальона, сидевшие в окопах, закричали «ура». Их боевой дух поднялся еще выше…[14]
Но было ясно, что это лишь вступление к битве. Сражение должно было начаться на следующий день, и оно обещало быть очень трудным.
Полковник почти не спал в ту ночь. Он великолепно отдавал себе отчет в том, что задача, которая была поставлена перед его бригадой, нечеловечески трудна: от Орла на север двигались мощные танковые колонны, силы которых во много раз превосходили то, чем располагал он. Но он не смел отойти, пока не измотает самым основательнейшим образом немецкие танковые части, рвущиеся к Москве. Только после этого можно будет позволить себе отойти на следующий промежуточный рубеж, который намечен командованием у Головлево — Шеино.
Утро шестого октября было солнечным и на редкость теплым. Пожелтевший лес выглядел празднично. Остро пахли увядающие травы. В высоком, совсем не осеннем небе мирно плыли кудрявые облака.
Даже не верилось, что весь этот прекрасный и немного печальный мир русской осени обречен, что через несколько часов снаряды скосят нарядный лес, гусеницы танков сомнут травы, и небо замутится пороховым дымом и бензиновой гарью.
Катуков в мокрых от холодной росы сапогах и кожаном пальто шел по склону холма. Он проверял расстановку противотанковых орудий, мысленно ставя себя на место немецких танкистов, которым вскоре придется, перевалив через гребень противоположной высотки, двигаться вот по этому самому склону.
Наша воздушная разведка только что доложила, что вдоль этой дороги к рубежу Первого Воина направляются около восьмидесяти немецких танков, а за ними — мотопехота и артиллерия. Тут же в небе появились десятка четыре немецких бомбардировщиков и начали забрасывать бомбами наш ложный рубеж обороны — обман удался! Около двадцати минут били они по пустым окопам. Потом к авиации присоединилась немецкая артиллерия, она тоже била по ложному рубежу. Судя по всему, вот-вот должны были появиться танки немецкое командование рассчитывало, что после такой мощной огневой подготовки они пройдут сквозь нашу оборону, как горячий нож сквозь брусок масла…
— Товарищ полковник! Фашисты!.. — закричал Катукову командир разведки.
И в ту же минуту раздался неистовый грохот. Окутавшись дымом, немецкие танки открыли огонь, и сотни снарядов взрыли землю.
— Вижу, — коротко сказал полковник, — немедленно в лес!..
Теперь уже все было ясно. Катуков поспешил на опушку леса. Он шел быстрым широким шагом под дымными струями трассирующих снарядов, под градом осколков и пуль.
Бой развивался так, как и предвидел Катуков. Немецкие танки с грохотом и рычанием развертывались в боевые порядки, расползались по широкому фронту, стремясь охватить позицию танкистов. Противотанковые орудия и танки Катукова, подпустив врага на прицельную дистанцию, вели из засад расчетливый, меткий огонь. Уже остановились и замерли несколько темно-зеленых машин со свороченными набок башнями, меченными черными крестами, уже взвились языки пламени над подожженными танками, уже заволоклось пеленой дыма поле и стало темнее, словно тучи набежали на небо, а немецкие бронированные чудовища все ползли и ползли.
Страшнее всего было именно это неотвратимое движение их вперед и вперед. И хотя все видели, что количество гитлеровских танков уменьшается, у каждого невольно рождалось опасение, что какая-то часть их все-таки доползет до окопов мотопехоты, и тогда… Но зачем говорить и думать о том, что произойдет тогда? Ведь каждому ясно, что отступать, уйти нельзя. Значит, остается драться, драться и драться. Драться даже тогда, когда танки подойдут вплотную — ведь у каждого есть и гранаты, и бутылки с горючей жидкостью…
В лесу у Катукова был небольшой танковый резерв. Эти боевые машины стояли молча, ничем не выдавая себя, — их берегли на самый крайний случай. А артиллеристы выделенных для участил в бою
