вместо того чтобы сказать «дранг нах остен».
Авторы этой легенды утверждали, что солдаты в точности выполнили этот приказ фюрера и дернули на запад до Берлина, после чего их с трудом вернули.
Тут правда смешалась с вымыслом — верно то, что танки Бочковского вышли на подступы к Франкфурту-на-Одере, но неверно, что там в это время выступал с речью Гитлер. Но такие солдатские легенды, пересыпанные юмором, поднимали дух в войсках, и их любили повторять.
Но это я рассказываю, между прочим, просто, чтобы показать вамт как был популярен тогда комбат Бочковский. А теперь я расскажу о том, как мне довелось встретиться с ним, — это была одна-единственная встреча, и притом происходила она в самой неблагоприятной обстановке, хуже и не придумаешь…
Вот как это было. С утра 16 апреля грохот канонады сотрясал землю, гул сотен самолетов, соединяясь с канонадой, бил в лицо звуковыми волнами. Яркое весеннее солнце затянулось густым дымом, поднимавшимся с поля боя, до которого было недалеко. Мы с командиром звена разбирали только что произведенный вылет. Вдруг раздался тревожный продолжительно-прерывистый звук зуммера.
Звонили из штаба армии Катукова. Слышится взволнованный голос начсанарма: «Немедленно получите обстановку на вылет, тяжело ранен Герой Советского Союза комбат Бочковский, эвакуация в Ландсберг».
Выполнять это задание поручено мне. Пытаюсь выяснить обстановку, но сделать это трудно. Ясно одно: Бочковский на плацдарме за Одером южнее Кюстрина истекает кровью. Плацдарм насквозь простреливается немецкой артиллерией и подвергается бомбежке с воздуха. О нормальной посадочной площадке мечтать не приходится.
На видавшей виды двухкилометровке наношу вероятную линию фронта и карандашом ставлю точку — это место предполагаемой посадки. Маршрут проложен, подход к плацдарму и рельефные ориентиры знаю хорошо, ошибки в расчете не должно быть. Последние напутственные советы, и мой самолет в воздухе…
С тех пор прошло долгих двадцать лет. Листаю свою старенькую летную книжку и опять останавливаюсь на дате: 16. IV. 45 г. Двадцатилетняя давность нисколько не сгладила в моей памяти мельчайшие подробности этого знаменательного для меня вылета.
…Несколько минут полета, и вот впереди река Одер. Справа наведенная нашими саперами переправа, главная артерия, питающая небольшую территорию плацдарма на том берегу. Для меня же это — единственный ориентир, по которому я сверяю свой маршрут полета. Слева, вдалеке, в густой темно- серой дымке видны отроги Зееловских высот — там фашисты. Грохот канонады прорывается даже сквозь рев мотора. На земле идет ожесточенное сражение. В воздухе сотни самолетов. Идут воздушные бои. Рвутся бомбы и артиллерийские снаряды. Короче сказать, вся военная техника, какая только есть у обеих сторон, извергает огонь и смерть…
На бреющем полете пересекаю Одер. Теперь я над плацдармом. Еще минута, и самолет, маневрируя среди воронок от бомб и снарядов, приземляется. Здесь меня ждут с большим нетерпением… Малый, добрый С-2! Сколько раз ты выручал в самой трудной обстановке и помогал вырвать тяжело раненных воинов из объятий смерти!..
Не выключая мотора, принимаю на борт В. А. Бочковского, которого к самолету привезли на танке его товарищи. Ошибка в расчете при посадке и всякое промедление со взлетом могли бы стоить жизни мне и истекающему кровью комбату… Но все обошлось благополучно. Через двадцать минут я доставил тяжело раненного героя в один из специализированных госпиталей полковника Дрожжина.
Герой Советского Союза Бочковский был шестьсот семьдесят первым тяжелораненым, вывезенным мною с поля боя. Однако этот полет по своей сложности и ответственности был поистине необыкновенно трудным и опасным. Но надо было пойти на любой риск, чтобы спасти этого героя.
С тех пор как я сдал его, тяжелораненого, в госпиталь, мне ничего не удавалось узнать о судьбе этого храброго танкиста.
И вот теперь, двадцать лет спустя, я с радостью узнаю, что Герой Советского Союза тов. Бочковский жив, здоров и имеет высокое воинское звание. Горжусь, что у Советской Армии такие опытные и храбрые полководцы!
Уважаемая редакция! Позвольте мне через вас от всей души поздравить генерала Бочковского с двадцатой годовщиной Победы над фашистской Германией и пожелать ему крепкого здоровья, больших успехов в воспитании воинов Советской Армии и счастья в личной жизни. Мне приятно сообщить генералу, что я также пребываю в высоком «чине»: 9 декабря 1964 года дети присвоили мне звание деда. Вся моя семья — жена, два сына, две дочери и внучка вместе со мной переживают радостное известие и рады, что тот тяжело раненный герой, о котором я им часто рассказывал, живет и здравствует.
Я был бы безгранично счастлив, если бы Герой Советского Союза генерал-майор танковых войск Владимир Александрович Бочковский посетил наш колхоз «Россия», в котором я живу и работаю со дня демобилизации. Колхоз «Россия» является одним из передовых на Ставрополье, расположен на правом берегу Кубани.
Это передовое опытно-показательное, многоотраслевое хозяйство, труженики которого, выполняя решения мартовского Пленума ЦК КПСС, стараются возможно больше производить дешевых продуктов для советских людей. Добро пожаловать к нам!
Искренне надеюсь на встречу.
Бывший летчик, участник Великой Отечественной войны Дмитрий Захарович Колышкин.
Станица Григорисполисская Новоалександровского района Ставропольского края».
И еще один совершенно неожиданный отклик. Однажды ко мне в редакцию «Правды» зашел незнакомый стройный молодцеватый моряк. Он снял свою форменную фуражку, расправил складки кителя и немного сконфуженно сказал:
— Можно к вам по личному вопросу?
— Пожалуйста, — сказал я, внутренне гадая, что могло привести ко мне этого человека.
— Видите ли, я прочел в «Огоньке» ваш рассказ о танкисте Бочковском… В Москве я проездом, вернее, пролетом, от самолета до самолета… И мне надо было обязательно повидать вас…
Я ничего не понимал.
— Видите ли, — сконфузившись еще больше, повторил моряк, — я вот и есть тот самый мальчик Володя Зенкин, который…
Дальше он мог не продолжать, я вскочил со стула и от всего сердца обнял этого совершенно незнакомого мне человека, которому был столь многим обязан мой фронтовой друг и которого он в 1948 году собирался усыновить. После войны Бочковский потерял все следы Володи Зенкина и не имел никакого представления о том, как сложилась его судьба, а Володя Зенкин ничего не знал о Бочковском, пока ему не подвернулся под руку номер журнала «Огонек» с рассказом о нем. Теперь он просил дать ему точный адрес его комбата.
Я охотно выполнил его просьбу, потом мы уселись у стола, и Володя Зенкин, то и дело поглядывая на часы, — он боялся опоздать на самолет, уходивший в Хабаровск, — быстро и лаконично, по-военному, рассказал продолжение своей истории.
После того как он помог погрузить тяжело раненного комбата в санитарный самолет, Володя Зенкин помчался искать своих. Он упросил одного из своих друзей, Героя Советского Союза старшину Александра Тихомирова, взять его в свой танк. Ожесточение боя нарастало. Танкисты продвигались вперед к Берлину ценой невосполнимых потерь. Погиб и Тихомиров.
Чудом оставшийся в живых и на этот раз, Володя перешел в танк капитана Нечитайло, который теперь повел на Берлин батальон Бочковского и довел его до победного конца.
— Сейчас вспоминаю, и самому удивительно: как я уцелел, — сказал мне с какой-то виноватой усмешкой моряк. — Наверное, судьба такая. Закрою глаза и вижу: огонь, все кругом трещит, рушится, танки пылают, по ним бьют фашисты фауст-патронами, улицы Берлина завалены битым кирпичом… И еще одно удивительное воспоминание: стоит на мостовой посреди огня семидесятилетний немец и поет «Интернационал». Мы его взяли с собой, накормили, дали консервов, и он все время плакал от радости, показывая пальцем на себя, и говорил: «Коммунист… Германия… Социализмус». Но нам было некогда разговаривать — мы спешили к рейхстагу…
