Окончилась война. Началась демобилизация. Володя Зенкин прибился к старшине Шамардину, который был родом из деревни, что близ города Орджоникидзе, откуда война прогнала Володю. С ним и уехал на родину. Разыскал мать, она работала на почте, разыскал тетку. С войны вернулся и отец, но прожил он недолго, вскоре умер… Началась мирная жизнь, надо было браться за учебу, наверстывая время, украденное войной. Жизнь была трудная. Пришлось пойти на работу, но учебу Володя не оставлял: ходил в вечернюю школу. С 1950 года Зенкин стал моряком — плавал на теплоходах на Каспии.
Потом Володю взяли в армию, на действительную службу: подошел его срок. Служить было легко: ведь он еще подростком постиг военную науку, да еще где — на войне! После демобилизации — опять работа и снова учеба. Володя Зенкин стал специалистом по дизелям, окончил курсы командиров плавсостава.
Сейчас он живет и работает на Тихом океане, в городе Находке. Его домашний адрес — поселок Рыбак, Ореховая улица, дом 13, квартира 4. С ним теперь не шутите: он механик-наставник рыболовецкого флота Управления активного морского рыболовства. И все-таки продолжает учиться: закончил курсы усовершенствования кадров плавсостава, готовится к поступлению в институт.
Счастливо сложилась и личная жизнь этого воспитанника 1-й гвардейской танковой бригады: он женат, у него две дочери… Мне доставило истинное удовольствие сообщить обо всем этом генерал-майору Бочковскому…
Вот как, десятилетия спустя, вновь скрещиваются пути хороших советских людей, сдружившихся на войне, но утративших потом по разным, не зависящим от них причинам контакты между собой.
Но нам пора вернуться к нашей беседе с Владимиром Александровичем Бочковским. В сущности все уже спрошено и все рассказано. У меня вертится на языке лишь один вопрос, который мне и хочется задать, и вместе с тем боязно: а вдруг я ненароком потревожу старую душевную рану. И все-таки я решаюсь спросить:
— А ваш отец, Владимир Александрович? Вам так и не удалось разыскать его следы в Германии?
— В Германии я его не нашел, но, представьте себе, мы все же встретились с ним сразу же после войны, как только я вышел из госпиталя и отправился в Тирасполь повидаться с мамой, которая жила там у наших родных. Оказывается, отец выжил в немецком плену, и как только его освободили наши, он вернулся на Родину и разыскал мать. Так соединилась наша семья.
Генерал смотрит на часы. Действительно, наша беседа затянулась, а у Владимира Александровича еще уйма дел. Академия Генерального штаба закончена, дипломный проект защищен. Теперь начинаются хлопоты, связанные с новым назначением.
Куда он направляется? Пока — это военный секрет. Во всяком случае, он займет такой пост, какого заслужил всей своей долгой воинской службой, начавшейся, как говорится, на заре юности: не успел он окончить десятилетку, как война сделала его солдатом. И каким солдатом!..
Я провожаю генерала. Мы идем по Москве в тихий ночной час, когда движение стихает, охладевший воздух становится гуще, и по улицам разносится сильный медвяный запах цветущих молодых лип. Где-то звенит гитара, поют чистые молодые голоса о тихих подмосковных вечерах. Слышится смех, кто-то пускается в пляс.
И я думаю о том, что этих людей, вот так, попросту, без затей радующихся жизни, этому теплому летнему вечеру, этим мигающим в небе звездам, еще не было на свете, когда школьник Володя Бочковский и его сверстники, едва успевшие потанцевать на последнем школьном балу, уже надевали военную форму, чтобы начать свой невероятно трудный и долгий фронтовой путь.
Так же, как поколение 1917 года, совершившее революцию, прошедшее по всем фронтам гражданской войны, преодолевшие разруху, голод и холод ради будущих поколений, так и поколение сороковых годов, не успев вдоволь потанцевать, погулять, попутешествовать, полюбоваться жизнью, отдало себя целиком, без тени колебаний, самой страшной из войн, какие в то время можно было вообразить, чтобы вот этим, нынешним, было наконец хорошо.
Так свершается круговорот жизни. И давно ли Володя Бочковский досадливо морщился, когда старики говорили: «Ну что эти, молодые, нешто на них можно положиться? Вот, помнится мне, под Касторной в девятнадцатом году», — а теперь и он сам вроде бы принадлежит уже к старшему поколению, и иной раз ловит себя на том, что ему вдруг хочется сказать: «Ну что эти, молодые, разве на них можно положиться? Вот, помнится мне, под Коломыей в сорок четвертом году…» А потом вдруг выясняется, что и эти молодые способны сотворить такие необыкновенные дела на нашей старушке земле и в ее космических окрестностях, что только крякнешь от неожиданности!
— Понемножку стареть как будто начинаем, — вдруг говорит, улыбаясь, генерал, словно разгадывая мои мысли. — А между прочим, это нам ни к чему. В самую хорошую, по-моему, пору вступаем! Эх, и наворочает же великих дел нынешняя молодежь, пока мы своими танками и прочими такими невеселыми штуками будем обеспечивать ей, так сказать, мирный уют и спокойствие. Ради этого стоило избрать пожизненно военную профессию, не так ли? Стоило! Очень даже стоило, Владимир Александрович…
Москва,
1941–1974
Примечания
1
Анатолий Анатольевич Рафтопулло искусно воевал до последнего дня войны. Теперь он — гвардии полковник в отставке, живет в Киеве, ведет большую общественную работу. Прочитав первое издание этой книги, он прислал мне большое письмо, в котором рассказал о судьбах многих своих соратников по 1-й гвардейской танковой бригаде и фотографии, часть которых публикуется в этой книге. В своем письме тов. Рафтопулло, между прочим, писал: «Вы меня расхвалили, мне было даже неудобно читать. Каким же я мог быть «профессором», если я в свое время окончил лишь три класса церковноприходской школы? Я пришел в армию малограмотным, и это она меня сделала человеком — воспитала и дала образование. Начал я службу в кавалерии: отбыв положенный срок, не демобилизовался, а продолжал служить. На третьем году сверхсрочной мне дали возможность поступить в Ульяновское танковое училище. Стал офицером, был послан на Дальний Восток. Так началась моя танкистская карьера. Академии я не кончал — так уж сложилась судьба, что академией моей была армейская служба и война.
Своей судьбой я доволен и с большим желанием повторил бы ее. Есть о чем вспомнить. Мне посчастливилось служить в армии, а потом воевать с такими выдающимися людьми, как Бурда, Самохин, Заскалько и другие, о которых Вы теперь пишете. Это действительно герои. Особенно запомнился мне начальный период войны, когда мы, сражаясь с превосходящими силами противника, были вынуждены отходить, но не теряли веры в нашу победу и наносили гитлеровцам огромные потери.
Победы еще не было видно на горизонте, но мы знали, что она будет завоевана. Вот почему каждый экипаж, много раз попадая в окружение, прорываясь, переходя с рубежа на рубеж, сражался геройски. Об этом надо писать и писать…»
2
Как указывается в военно-историческом очерке «Советские танковые войска, 1941–1945», подготовленном авторским коллективом под руководством доктора исторических наук, профессора, генерал-майора танковых войск И. Е. Крупченко (Воениздат, 1973), «основные мероприятия по перевооружению (танковых войск) предполагалось осуществить в 1941 году. Однако выполнить эту задачу в
