проснулся.
Он рывком сел, засучил ногами и отодвинулся к спинке кровати. Сердце бешено колотилось, лицо залил холодный пот. Шторы в номере были раздвинуты, из окон лился утренний свет. Свет не резал глаза, что удивило Струева не меньше всего остального, происходившего в комнате. Страшно болела левая рука… а вот голова… голова не болела совсем и была поразительно светла. Струев опустил взгляд на левую руку. На сгибе локтя с внутренней стороны постепенно таяло красное пятнышко, в середине которого, прямо на вене, ясно был виден след от иглы.
В комнате, помимо Струева, были четверо. Один стоял в отдалении у двери, второй стоял спиной к окну. Правой рукой, согнутой в локте, он держался за пуговицу пиджака. Хотя и против света, Струев ясно различил на запонке двуглавого орла. В ухе у него торчал беспроводной коммуникатор с таким же орлом. «Медведи», – пронеслось в голове у Струева. На стуле тихо сидел неприметный человек в белом халате. Рядом с ним стояла на штативе капельница. Центральной же фигурой «пришествия» был Данила Суворов собственной персоной. Первой мыслью Струева было: «Боже, неужели и я так постарел?»
– Привет, чудик, – сказал Суворов, – ожил?
– Что ты мне вколол? – не своим голосом проговорил Струев.
– Это капельница, доцент, – ответил Суворов. – Я тебя из запоя выводил.
Струев выпутал ноги из одеяла, встал, прокашлялся и спросил:
– А на хрена?
– Поговорить надо.
– Гы, – хихикнул Струев. – Вас тут вон сколько. Друг с другом и поговорите.
– Нам нужен ты, – возразил Суворов.
– С чего бы это? – Струев махнул рукой и направился в санузел.
– У нас ситуация 23, доцент, – глухо произнес Суворов.
– Да хоть 28, – бросил через плечо Струев и скрылся за дверцей.
Он вернулся через десять минут. Врач по-прежнему тихо сидел на стуле, «медведи» как будто и не двигались со своих мест вовсе, только окно рядом с одним из них было раскрыто. Суворов сидел за столиком и курил. Откуда-то появившаяся горничная прибирала кровать.
Струев глянул на часы на стене и ахнул:
– Проклятие! Какая рань!
Он открыл дверцу мини-бара, достал бутылку апельсинового сока и осушил ее залпом.
– Какие же дерьмовые тут стали соки, Данила! – сказал Струев, отдавая бутылку уходящей горничной.
– Пожалуй, соглашусь, – отозвался Суворов. – На что еще пожалуемся?
– Трамваи шумные стали, – сказал Струев, натягивая штаны, – а у вас?
– Я же сказал: у нас ситуация 23, – напомнил Суворов.
– Я тебе на это уже ответил: хоть 28.
– Ну, положим, ситуация 28 тоже обнаружилась, – Суворов криво улыбнулся и затушил сигарету в пепельнице. Горничная сразу заменила ее на чистую. – Конечно, если тебе это интересно.
– Давно? – поинтересовался Струев.
Горничная остановилась у двери и по-английски поинтересовалась, не хотят ли русские джентльмены (так и выразилась: «Russian gentlemen») отведать второй завтрак. Потом помялась и нерешительно предложила:
– May be vodka?
Врач, доселе спокойно и безразлично сидевший на стуле, лишь изредка поглядывая на Струева, обернулся к горничной всем корпусом. Суворов тоже обернулся, громогласно прочистил горло, но стоило ему раскрыть рот, как горничная исчезла за дверью. «Медведь» у окна вытащил из кармана маленький приборчик и включил его. Уверенно горел зеленый глазок. «Отпустите ее», – скривив губы к коммуникатору, тихо произнес «медведь».
– Так что ты там про 28 говорил, Данила?
Суворов только хмыкнул. Врач посмотрел на часы, встал, подошел к Струеву, быстро померил пульс. Видимо, удовлетворившись результатом, он кивнул Суворову и, прихватив стойку с капельницей, вышел за дверь.
– Ситуация 28, доцент, – сказал Суворов, – проявилась еще тогда, когда ты был с нами. Сейчас данных больше.
– Что, маленькие зеленые человечки?
– Ты же знаешь, что серые.
– Какая, на фиг, разница! Ты мне не давал заниматься этой темой.
– Доцент, мы занимались защитой Родины и не имели права…
– Ах, перестань, ради бога! – отмахнулся Струев. – Защиту Родины надо было начинать с того, чтобы изолировать себя от…
– То-то ты обустроился в Амстердаме, а не в Урюпинске! – хмыкнул Суворов. – Хватит, доцент. Давай по делу. У нас ситуация 23, и мы не можем разобраться что к чему. Возможно, тебе это будет приятно услышать: я в растерянности.
