в помещении снимать не собирался...
ОН был пьян. Не просто под «мухой»
или, скажем, «на кураже»,-
ОН был в жопу!
Держался на ногах с видимым трудом,
и общался с окружающими преимущественно
при помощи междометий;
среди этих окружающих был и
невозмутимый
Дмитрий Александрович...
Я сидел в середине маленького
зрительного зала, ожидая
начала вечера. (Надо отметить,
что пришел я на этот вечер
с глубокого похмелья, – в таком состоянии
пьяные люди обычно вызывают у меня
смешанное чувство – отвращения и
жгучей зависти).
ОН сел – конечно же! -
у меня за спиной,
путаясь в своих междометиях,
постоянно одергиваемый
какой-то девушкой
(видимо, его спутницей)
откровенно хиппейского вида.
Пригов начал чтение.
Читал, заглядывая в тетрадку,
слегка заикаясь, делая небольшие,
но многозначительные паузы.
ОН сидел тихо. Очень тихо.
Удивительно тихо,
изредка выдыхая в мою сторону
облако пиздопротивного перегара.
И тут!
в момент, когда Дмитрий Александрович
зачитывал один из своих наиболее удачных
концептуальных текстов (там, где у него клинтон
рифмуется с клитором),
в этот святой для всех собравшихся момент ОН
снял свою ковбойскую шляпу и надел
на мою голову...
Я тоже был со спутницей, если бы не она,
все закончилось бы тривиальным мордобоем
с обязательным выдворением нас из зала.
Я вернул ЕМУ шляпу, надев ее прямо на очки;
наши спутницы растащили нас по местам
и призвали в один голос
обратить внимание на Пригова,
который уже начал настороженно поглядывать
в нашу сторону.
Говоря на корявом языке милицейского протокола:
«Происшествие удалось предотвратить».
Уже на выходе один знакомый,
прикуривая от моей зажигалки,
На мой вопрос:
– Кто этот мандалай?
Небрежно ответил:
– Ванька Жданов, метафорист.
Так вот оно, значит, как – ИВАН ЖДАНОВ:
«Но больно видеть, что душа поката,
окружена экранами сплошными,
где что-то происходит подставное,
и ничего не видно из-за них.
Смерть подражает очертаньям жизни,
И речь в проказу вбита запятыми,
И непривычно видеть эти тени
От внутреннего солнца в нас самих».
Да...надо же так наклюкаться,
Да еще на творческом вечере у Пригова.
Бог с ним,
бывает... Поэт в России -
буду бля! – поэт...
...Примерно десять лет спустя
я участвовал в кулуарном пожирании хани,
которое осуществлялось в буфете одного
довольно известного столичного театра.
Отмечали премьерный показ пьесы Владимира Сорокина
«Щи».
Сорокин был с женой и с Дмитрием Александровичем Приговым.
(Пригов, впрочем, после просмотра спектакля на банкет не остался).
Вел себя Сорокин весьма сдержанно,
выглядели они с женой
респектабельно и
предельно буржуазно.
Меня представили:
– Вот тут у нас актер, бывший...Стихи, понимаете ли, пишет...
тоже, – в каком-то смысле, – литератор...
Выпили. Посидели. Вскользь обсудили трудности
применения инвективной лексики
на театральной сцене...
Пьян я не был.
Очков от роду не носил.
Шляпы ковбойской у меня на голове
не наблюдалось.
В общем, навряд ли он меня запомнил,
и уж точно вряд ли что-либо обо мне
напишет...
А жаль.
Очень жаль!
