Понимаю — загвоздка с источниками питания. Пробовали, знаете, «кастрюли», взятые у Иоффе, ну что-то вроде термопар…»
Михалин задумчиво нахмурил лоб. Он признавал терпение в работе, в своей работе. Но терпеть, ожидая, пока что-то создадут другие? А что делать: он радиотехник, не физик, пути к полупроводникам еще только нащупывались наукой.
Мысли, мысли… Они мешали Михалину сосредоточенно слушать доклады академиков Введенского и Берга. Прямо хоть вынимай блокнот и карандаш!
В перерыве его окликнули. Оказалось, какой-то человек в черном костюме. Приблизился неслышным шагом, застыдил:
— Вместе в блокаду страдали, а теперь не узнает!
Михалип узнал наконец в подошедшем майора из мироновского отдела. В особой близости он с ним не был, потому и удивился столь горячему проявлению майорских чувств. Но как не ответить на приветливость приветливостью?
И снова вопросы. Теперь их задавал Михалин — об общих товарищах. Именно общих. Он же не мог знать, какие там, в отделе у Миронова, взаимоотношения, как не ведал ничего о незадачливой схеме организации узла связи, которую его собеседник-майор в давнюю ночь сорок первого года докладывал своему начальнику.
— Миронов в Москве, — последовал суховатый ответ.
— С повышением?
— Да.
— А Стромилов?
— По-моему, где-то на Диксоне. Вернулся к своим арктическим делам.
И все. Откашлялся:
— Видите ли, Борис Андреевич, я ведь по делу вас искал. Есть разговор. Конечно, не здесь… Пойдемте, а? Живу на Песчаной. Будете гостем.
Михалину не хотелось уходить. Он ждал выступления любимых артистов. Но уж больно настаивал «однополчанин».
— Ладно, поедем. Только уж ко мне, я тоже живу на Песчаной. Дома никого, мешать не будут.
У подъезда, оказывается, ждала машина. Черный ЗИС помчался по улице Горького, миновал Белорусский вокзал и вылетел на просторное Ленинградское шоссе.
На всем пути гремел орудийными залпами, полыхал разноцветьем ракет один из последних салютов войны: Москва чествовала войска 1-го Украинского фронта, взявшие в боях город и крепость Бреславль.
У метро «Сокол» автомобиль свернул влево, проехав по тихой Песчаной, остановился у многоэтажного, из серого кирпича дома. Михалины жили тут в небольшой комнате коммунальной квартиры. Переехали из Голутвинского переулка — там осталась мать Михалина, теперь уже бабушка, и внучку оставила пока при себе.
Оглядывая скромно обставленную комнату, гость поинтересовался, где же хозяйка.
— За границу уехала, — пояснил Михалин.
— Военный врач? В войсках, значит?
— Нет. Шура у меня тоже связист. Один институт с ней окончили. Только ее специальность — проводная связь. А теперь вот в Англию укатила. Леди с миллионами!
Михалин подошел к письменному столу, выдвинул ящик и из пачки писем извлек газетную вырезку.
— Газета называется «Санди Диспетч». — И, переводя с английского на русский, прочитал: — Заголовок «Леди с миллионами». А дальше так: «Русские специалисты, среди которых одна женщина, приехали заключить миллионный контракт на телефонное оборудование и сигнальные устройства для русских шахт. Благодаря этому заказу ливерпульские фабрики будут заняты много месяцев».
До гостя наконец дошла шутка, заулыбался. Нагнулся, поднял упавший на пол листок и тоже вслух прочитал:
— «Пригласительный билет. Тов. Михалину. Дирекция, партком и завком приглашают Вас на товарищескую встречу стахановцев с коллективом награжденных правительственными наградами, имеющую быть 10. VI. с. г. в 9 часов вечера в помещении культкомбината — 4-й этаж».
— Еще ленинградский, — пояснил Михалин, собирая на стол.
Гость был рад поднятому билету. Хороший, видимо, имелся повод начать разговор, ради которого он очутился в незнакомой квартире.
— Ленинградский? Это когда за «Северы» награждали?
— Да… Человек двадцать удостоены, а заслужили — сотни.
— Вас-то лично отметили?
Михалин с гордостью показал на свой орден Красной Звезды.
— Позже, по линии лаборатории. Но — доволен.
Гость пожал плечами.
— Мне кажется, вы излишне скромны. Видели у Асеева лауреатский значок? «Север» куда больше значит.
— Ну, уж больше! У Асеева изобретение. Я же — только разработчик. Удачное решение на базе прежнего опыта.
— Важен результат. Знаю, сколько труда положено. Мне ведь тоже пришлось голову поломать над новой системой эксплуатации ваших радиостанций.
— Не отрицаю, — спокойно, как бы отдавая дань вежливости, подтвердил Михалин.
Гость оживился:
— Спасибо за признание! Я, между прочим, имею теперь служебное отношение к представлениям. Правда, не так легко провернуть вопрос о премии, но, если дадите добро, охотно возьмусь. Надо вот только определить круг лиц. За числом особенно не стоит гнаться.
Глаза у Михалина потемнели. И тут же вдруг заиграли в них хитроватые огоньки. Вырвал из тетради лист, взял со стола автоматическую ручку и, отдавая ее гостю, предложил:
— Пишите…
Гость записал одну фамилию, вторую, третью. На шестой остановился:
— Вы что, шутите?
А Михалин продолжал диктовать длиннющий список.
— Всех пишите. Или никого!
Гость сердито поднялся со стула, надел пальто, торопливо попрощался. Стоя у дверей бросил:
— Если надумаете, позвоните, — он назвал номер и ушел.
Михалин телефона записывать не стал. Смотрел в открытое окно, в темень, рассвеченную светлыми еще окнами в домах, и улыбался.
Так вот, хитровато улыбаясь, и встретил он пришедшего вдруг старого приятеля Касьяна Качарского. С «Омеги» еще началась их дружба.
— Кто это от тебя только вышел? Се-ердитый!
— Искатель славы и наград, — сказал Михалин. — А в общем, не интересно… Если не ужинал, то давай вместе. Идет?
Они по обыкновению просидели допоздна. Заговорили о радиотехнике и уж не могли остановиться. И, как всегда, рьяно, неистово пререкались. Но это уже был другой спор — профессиональный, и цель у спорящих была одна.
Останется навечно
Каждую весну, начиная с шестьдесят пятого года, в Праздник Победы, в залитую кумачом и солнцем Москву со всех концов страны съезжаются бывшие партизанские радисты. Их встречи происходят на
