своими людьми к Омпреннскому Обрыву. И ни один из живущих больше никогда их не видел.
Невелика была потеря, но из-за нее случилась ужасная беда. Ибо весной следующего года их водянистого Витчланда явился с огромным войском Горайс IV, в открытую оклеветав нас и назвав убийцами короля — нас, мирный народ, который не совершил бы злодеяния и за все богатства Импланда. Они пришли ночью, когда все кроме стражи на стенах спали в своих постелях, ни о чем не подозревая. Они схватили моих кузенов, принцев, и всех наших людей, и самым жестоким образом умертвили их на наших глазах. И, видя это, моя мать упала в глубокий обморок и вскоре умерла. А король приказал поджечь дом и разрушил священные алтари Богов, и осквернил их святые места. Мне же, молодой и красивой, он предложил на выбор пойти с ним и стать его рабыней или быть брошенной с Обрыва и переломать себе все кости. Конечно, я выбрала последнее. Но Боги, что помогают в каждом праведном деле, сделали мое падение мягким и невредимой отвели меня сюда через все опасности, пропасти, холод, мимо рыщущих вокруг чудовищ, даровав мне навеки мир и юность здесь, на границе между живыми и мертвыми.
И Боги обрушились в гневе на землю Моруны, чтобы опустошить ее и изгнать оттуда всех людей и зверей, в напоминание о нечистых деяниях короля Горайса, также как король Горайс опустошил наш маленький замок и нашу славную страну. Земля была поднята ввысь, туда, где обитают морозы, так что утесы Омпреннского Обрыва, по которым вы спустились, сейчас в десять раз выше, чем были, когда по ним прошел Горайс III. Так настал конец цветущей Моруне, и с ним навеки окончились весна и лето.
Королева закончила говорить, и лорд Юсс некоторое время изумленно молчал.
— Вот и суди, — промолвила она, — являются ли твои враги и моими врагами. Ведомо мне, господин мой, что ты считаешь меня лишь равнодушным другом и никудышным помощником в вашем предприятии. Но, пока вы были здесь, не прекращала я искать и разузнавать, и отправляла своих маленьких стрижей на запад и на восток, на юг и на север, за вестями о том, кого ты назвал. Они быстры, словно кружащиеся над миром крылатые мысли, и вернулись они ко мне усталые, но не принесли ни слова о твоем великом родиче.
Юсс взирал в ее влажные от слез глаза. Истина ангелом сияла в них.
— О королева, — воскликнул он, — к чему твоим прислужникам обыскивать весь мир, когда мой брат находится здесь, на Коштре Белорн?
Она покачала головой и промолвила:
— Я могу поклясться тебе, что за эти двести лет ни один смертный не взошел на Коштру Белорн, кроме тебя и твоих спутников.
Но Юсс заговорил снова:
— Мой брат здесь, на Коштре Белорн. Первой ночью я видел его своими глазами, окруженного огнями. И томится он в неволе в медной башне на вершине горы.
— Здесь нет гор, — сказала она, — кроме той, во чреве которой мы находимся.
— Но я видел моего брата там, — сказал Юсс, — под серебристыми лучами полной луны.
— Здесь нет луны, — сказала королева.
Тогда лорд Юсс пересказал ей свое ночное видение, передав его до мельчайших подробностей. Она мрачно слушала, а когда он закончил, чуть содрогнувшись, промолвила:
— Эта загадка, господин мой, находится за пределами моего разумения.
Она ненадолго замолчала. Затем заговорила приглушенным голосом, словно сами слова и дыхание ее могли вызвать к жизни что-то ужасное:
— Он унесен гибельной насланью короля Горайса XII. Как только кто-нибудь из дома Горайсов умирает, на его месте всегда появляется другой, наследуя его могущество. И смерть не ослабляет дом Витчланда, но, как рассеченное и раздробленное семя одуванчика, он поднимается еще сильнее. Знаешь, почему?
— Нет, — ответил он.
— Святые Боги, — сказала она еще тише, — явили мне многое из скрытого, о чем сыны человеческие не знают и не могут даже вообразить. Узнай же тайну. Есть лишь один Единый Горайс. И с соизволения небес (чьи пути наш слабый ум зачастую тщетно пытается постигнуть) этот жестокий и злобный Единый, умерев от меча или под грузом лет, переселяется душой и духом в новое крепкое тело, и проживает еще одну жизнь, чтобы угнетать и притеснять весь мир, пока и это тело не умрет, и следующее в свою очередь, и так постоянно. Тем самым он в некотором смысле живет вечно.
Юсс сказал:
— Рассказ твой, о королева Софонисба, выше понимания смертных. То, о чем ты поведала мне, — великое чудо, о котором я отчасти догадывался и прежде, но главного не знал. По праву, имея столь бесконечную жизнь, носит король на большом пальце этого червя Уробороса, издавна почитаемого учеными мужами за символ вечности, в котором конец есть начало, а начало есть конец.
— Теперь ты понимаешь, насколько все это сложно, — сказала королева. — Но я не забыла, господин мой, что на уме у тебя более насущная задача: освободить того (не называй его!) о котором ты меня спрашивал. Касательно этого, к твоему утешению, вижу я некий луч света. Не допытывайся у меня ни о чем, пока я не проведу испытание, дабы рассвет не оказался ложным. Если будет так, как я думаю, то все испытанное тобой меркнет перед тем, что тебе предстоит.
XIV
Озеро Равари
На следующий день королева пришла к лорду Юссу и лорду Брандоху Даэй и велела им следовать за ней, а вместе с ними и Миваршу, через луга вдоль тропы, подобной той, по которой они вошли в гору, только эта тропа вела вниз.
— Возможно, дивитесь вы, видя дневной свет в чреве этой великой горы. Но все это лишь скрытые силы Природы. Ибо солнечные лучи, весь день освещая Коштру Белорн и ее снежный покров, впитываются в снег подобно воде и, проникая сквозь недоступные каменные толщи, вновь сияют в этой пещере, где мы живем, а также в этих коридорах, проложенных Богами, чтобы дать нам возможность входить и выходить. И когда закат сменяет ясный день, окрашивая небо разноцветными огнями, и когда лунный свет или темнота следует за закатом, или рассвет сменяет ночь, вновь ведя за собой ясный день, все эти чередования тьмы и света происходят и внутри горы.
Они продолжали спускаться вниз, пока после многих часов пути не вышли внезапно на ослепительный солнечный свет. Они стояли у входа в пещеру на белом и чистом песчаном берегу, о который плескались волны сапфирового озера. Это было огромное озеро, усеянное скалистыми островками и окаймленное деревьями и буйно цветущими травами. Озеро изобиловало заливами и таинственными плесами, что скрывались за мысами, которые представляли собой отроги обрамлявших его гор: одни поросли лесом или были покрыты зеленой травой и усыпаны цветами до самой воды, другие вздымались из воды голыми скалами, третьи были увенчаны изломанными утесами, от которых к озеру тянулись каменистые осыпи. Был благоуханный полдень, испещренный тенями облаков и полный изменчивого света. Над озером кружили белые птицы, и время от времени мимо проносился зимородок, подобный вспышке лазурного пламени. Пляж, на котором они стояли, был обращен на запад и находился на конце мыса, что, одетый сосновыми лесами со светлыми опушками, тянулся от отрога Коштры Белорн. На севере, у начала узкой прямой долины, поднимавшейся к Вратам Зимиамвии, стояли две высокие горы. Они казались Демонам еще больше, чем прежде, возвышаясь над озером на целых шестнадцать тысяч футов на расстоянии шести или семи миль от них. Ни с какого другого места не казались они столь же прекрасными: Коштра Пиврарха была словно распростерший темные крылья орел, а Коштра Белорн — будто дремлющая богиня, изящная, как утренняя звезда в небесах. Удивительно ярко сверкали в солнечном свете их снега, но в летней дымке казались они призрачными и нематериальными. В нижних долинах росли серые оливковые деревья, очертаниями напоминавшие застывший туман, взгорья покрывали дубовые, березовые и прочие
