леса, а в теплых складках горных склонов вплоть до морен над нижними ледниками и до самой границы снегов взбирались пояса кремовых рододендронов.
Королева наблюдала за лордом Юссом, чей взгляд скользнул налево мимо Коштры Пиврархи, мимо тупоконечного нижнего гребня Голио, к удаленной на много миль огромной одинокой вершине, что хмуро взирала на нависавший над озером лабиринт горных хребтов. Ее южное плечо длинной величавой линией утесов простиралось к заостренному пику; на севере же она обрывалась более круто. На отвесных каменных склонах снега было немного, он скопился лишь в испещрявших их трещинах. Изяществом и красотой даже Коштра Белорн едва ли могла превзойти эту вершину, но выглядела она жутко, словно жилище древней ночи, из которого даже ясный полдень не мог окончательно изгнать темноту.
— Вот стоит великая и прекрасная гора, которая скрывалась в тучах, пока мы были наверху, — сказал лорд Брандох Даэй, — Она выглядит, будто припавшее к земле чудовище.
Но королева продолжала следить за лордом Юссом, который все еще смотрел на этот пик. Затем он повернулся к ней, сжав руками пряжки нагрудных пластин. Она спросила:
— Все так, как я и думаю?
Он сделал глубокий вдох.
— Такой я узрел ее в самом начале, — сказал он, — Будто бы с этого самого места. Но мы слишком далеко, чтобы увидеть медную цитадель, или быть уверенными, что она действительно там.
И он сказал Брандоху Даэй:
— Нам предстоит взобраться на эту гору.
— Этого вам никогда не суметь, — сказала королева.
— Еще посмотрим, — сказал Брандох Даэй.
— Слушайте, — сказала она. — Безымянна эта гора на земле, ибо до сего часа не достигал ее взгляд живущих, за исключением нас с вами. Но у Богов имя для нее имеется, а также у населяющих эту землю духов блаженных, и у тех несчастных душ, что томятся на ее холодной вершине: Зора Рах нам Псаррион, что стоит поодаль над молчаливыми и безжизненными снеговыми полями, питающими ледники Псарриона, самая одинокая и таинственная из всех гор на земле, и самая проклятая. О господа мои, — продолжала она, — На Зору взобраться не думайте. Кольцо колдовства окружает Зору, и вы не доберетесь даже до края снеговых полей, когда погибель уже настигнет вас.
Юсс улыбнулся:
— О королева Софонисба, мало ты нас знаешь, если думаешь, будто это обратит нас вспять.
— Я говорю сие, — сказала королева, — отнюдь не с этой напрасной целью, но чтобы показать вам необходимость пути, о котором я сейчас вам расскажу, ибо хорошо мне известно, что не отступитесь вы от своего замысла. Никому кроме Демона не решилась бы я открыть эту тайну, дабы не держать ответ перед небесами за его смерть. Но вам я могу дать этот опасный совет с меньшим риском, если правда то, что, как учили меня давным-давно, над Демонландом встарь видели гиппогрифа.
— Гиппогрифа? — произнес лорд Брандох Даэй. — Что это, как не эмблема нашего величия? Тысячу лет назад гнездились они в Невердальском Горле, и там до сих пор остались на камнях отпечатки их копыт и когтей. Ездивший на них был предком моим и лорда Юсса.
— Вновь оседлавший его — единственный из смертных, кому дано достичь Зоры Рах, — промолвила королева Софонисба. — И если он достаточно отважен, то сможет высвободить из рабства того, о ком мы думаем.
— О королева, — сказал Юсс, — Я немного сведущ в науке и богословии, но за такие сведения вынужден я склониться пред тобой, что живешь здесь от поколения к поколению и общаешься с мертвыми. Как отыскать нам этого скакуна? Их немного, и высоко над миром летают они, и за триста лет родился лишь один.
Она отвечала:
— У меня есть яйцо. Во всех прочих землях такое яйцо осталось бы бесплодным, но только не в священной стране Зимиамвии, что принадлежит благородному народу мертвых. И вот как родится этот скакун: когда кто-либо, превосходящий остальных людей силами тела и души, уснет в этой стране, держа яйцо за пазухой, сильно желая некоего свершения, огонь его страстного сердца согреет яйцо и из него вылупится гиппогриф — поначалу слабый, как появившаяся из куколки бабочка. Только тогда сможешь ты сесть на него верхом, и если у тебя достанет сил подчинить его своей воле, он отнесет тебя в самые дальние края, куда только пожелает твое сердце. Но если ты недостаточно могуч, берегись этого скакуна и седлай лишь земных коней. Ибо если в тебе есть какой-либо порок, и если сердце твое дрогнет, или воля твоя недостаточно горяча, или забудешь ты о своей намеченной цели, то сбросит он тебя на твою погибель.
— У тебя оно есть, о королева? — воскликнул лорд Юсс.
— Господин мой, — тихо произнесла она, — Я нашла его более сотни лет назад, бродя по утесам, что окружают зачарованное озеро Равари. И здесь я спрятала его, узнав от Богов, что именно я нашла и зная, что кому-то из смертных было предначертано когда-нибудь прийти к Коштре Белорн. В душе я предполагала, что пришедший может оказаться из тех, кого гложет великое и неосуществленное желание, и у него может хватить сил отправиться к своей желанной цели на таком скакуне.
Почти не разговаривая, они оставались на берегу зачарованного озера до вечера. Затем они поднялись и направились за ней к шатру у озера, возведенному в роще цветущих деревьев. Прежде, чем они легли спать, она принесла им яйцо гиппогрифа, огромное, как тело человека, шероховатое и цветом подобное золоту. И сказала она:
— Кому из вас, господа мои?
Юсс ответил:
— Ему, если бы считались только мощь и отвага, но мне, ибо это моего брата должны мы вызволить из этого зловещего места.
И королева дала яйцо лорду Юссу, а тот, держа его в руках, пожелал ей спокойной ночи, промолвив:
— Не нужно мне иного снотворного, чтобы уснуть.
И наступила благоуханная ночь. И спокойный сон, безмятежнее любого сна на земле, смежил им веки в этом шатре у зачарованного озера.
Миварш не спал. Не радовал его вид этого озера Равари и не заботили его красоты. Все его мысли были заняты увиденными им ненасытными тушами, что грелись на его берегах на протяжении всего этого золотистого дня. Он спросил о них у одного из стрижей королевы, а тот посмеялся над ним и поведал, что это были крокодилы, стражи озера, кроткие и неопасные тем блаженным героям, что приходят сюда для омовения и развлечений.
— Но если туда сунется такой как ты, — сказала птица, — то тебя мигом сожрут.
Это опечалило его. И впрямь, немного радостей было у него с тех пор, как он покинул Импланд, и горячо желал он вернуться в родные края, пусть даже были они разграблены и выжжены, и к людям своей родной крови, пусть даже те оказались бы его врагами. И думал он о том, что, если Юсс с Брандохом Даэй улетят верхом на гиппогрифе на ту холодную вершину, где томятся в рабстве души великих, то ему в одиночку ни за что не добраться до мира людей по замерзшим горам, мимо мантикор и крокодила, что жил у Бхавинана.
Тихо плача, он лежал без сна час или два, пока из бездонных недр полуночи со жгучей ясностью не явились ему слова королевы, сказавшей, что жаром великой страсти держащий яйцо высидит его, и что этот человек должен затем оседлать вылупившегося скакуна и помчаться вместе с ветром навстречу зову своего сердца. Миварш сел, его руки были влажны от смешанного с желанием страха. Ему, бодрствующему и одинокому среди спящих в этой неподвижной ночи, казалось, будто ни одно желание не могло сравниться с его желанием. Он сказал про себя: «Я встану, тайком заберу яйцо у заморского дьявола и буду держать его сам. Этим я не причиню ему зла, ибо разве не сказала она, что это опасно? И потом, своя рубашка ближе к телу».
Потом он поднялся и тихо подошел к Юссу, что лежал, обхватив яйцо своими сильными руками. Луч лунного света падал через окно на лицо Юсса, подобное лицу бога. Миварш склонился над ним и принялся осторожно извлекать яйцо из его объятий, не переставая пылко молиться. И, поскольку Юсс крепко спал, и
