— Твоя правда. Негоже вышло. Досада душит, — признался Кондрат Карпович и с сердцем бросил шапку на пол.
Яков Гордеевич, стоявший поодаль, подобрал ее, подал старому казаку. Сказал:
— Нечего на зеркало пенять…
— Ты что болтаешь, пустобрех? — обиделся Елизаров-старший.
— Это же поговорка, казак, — примирительно отозвался украинец. — Судака ловить, конечно, легче.
Кондрат Карпович собирался уже ответить похлестче, как вмешался проснувшийся Элвадзе.
— Ничего, — весело сказал он, чтобы затушить искру ссоры. — Не поглотав дымку, не приготовишь шашлыка.
Ночью казаки второй раз сделали попытку добыть «языка». К группе разведчиков присоединился Элвадзе. Но опять «охотники» вернулись ни с чем — их обнаружили, и они вынуждены были возвратиться в лагерь. Узнав о неудачной повторной вылазке, командир полка запретил посылать разведчиков — очевидно, враг сильно насторожен.
Михаил расстроился. Каково ему, молодому командиру, сознавать, что люди его эскадрона оказались такими беспомощными!
Он поделился своими мыслями с парторгом и сказал, что все-таки надо захватить «языка». Элвадзе понял настроение друга: он сам готов был снова отправиться в разведку, но приказ есть приказ.
— Слово командира — закон, — резанул он ребром ладони воздух.
Михаил не спорил. Элвадзе прав. Но ему горько было сознавать, что его эскадрон оскандалился.
Вечером Михаил с Кондратом Карповичем разговорились о домашних делах. Тихо шагая по замерзшей речушке, они не заметили, как прошли за село километра три в сторону неприятельских позиций. Стало совсем темно. Набрели на каменоломни. Опустились в яму и пристально стали всматриваться в горизонт. Отец сказал:
— Вот никого не видать, а немцев там хоть пруд пруди.
Словно подтверждая его догадку, на горизонте замаячили фигуры в белых маскхалатах. Двигалось человек пять. Они почти сливались с белым покрывалом поля.
— В разведку, что ли, идут? — шепотом спросил Михаил.
Отец кивнул. Они присели пониже, укрылись. Немцы приближались.
— Может, резануть? — спросил Кондрат Карпович, хватаясь за автомат.
— Не шевелись, — предупредил Михаил, — просрочить мы всегда успеем.
Вражеские солдаты скрылись за ближним пригорком, выйдя из-за него, свернули куда-то в сторону.
— Упустили, — с досадой заметил старый казак, в сердцах ударив кулаком по камню.
Неожиданно минуты через. три показался еще один солдат, отставший от товарищей. Он, наверное, решил пройти коротким путем и направился прямо к каменоломне. Отец и сын насторожились.
— Кому клад — кому приклад, — проговорил Кондрат Карпович.
Солдат остановился, расстегнул ремень, положил автомат перед собой и сел.
— Приспичило, — шепнул старый казак.
Михаил выскочил из ямы, бросился на немца, схватил его за горло, обезоружил. Кондрат Карпович в один миг подлетел к солдату, сунул ему в рот толстую варежку, когда-то подаренную женой.
— Удачная прогулка, — сказал Михаил, взвалив немца на плечи. — Теперь бегом. Они за своим вернутся.
Кондрат Карпович шел сзади Михаила, время от времени показывая немцу огромный кулачище.
«Языка» доставили в штаб. Пермяков не поверил своим глазам, когда увидел пленного. От радости даже забыл спросить, как удалось захватить немца, а сразу же начал допрашивать его:
— Рядовой, командир?
— Я есть рядовой немецкий солдат, — ответил пленный.
Он кое-как говорил по-русски.
— Очень хорошо, — воскликнул Пермяков. — Вы, Кондрат Карпович, идите отдыхать. Спасибо вам за «охоту».
Молодой немецкий солдат оказался словоохотливым. Он отвечал подробно, рассказывал все, что знал.
— Товарищ командир, — Михаил поднялся с табуретки, — теперь разрешите мне поговорить с ним.
— Пожалуйста.
Михаил расспрашивал пленного о распорядке дня немцев и радовался:
— Показывает точь-в-точь, как у меня записано.
— Начертите вашу оборону, — сказал он пленному. — Только правильно, нам все известно по снимкам, — предупредил Михаил, достав из полевой сумки какие-то схемы.
— Это фронт колоссаль, — только и объяснил немец. — Я не могу чертить все — не знаю.
— Начертите расположение вашей дивизии.
Пленный, потея, старался точно начертить знакомый ему участок обороны. По его словам выходило, что все находится под землей: бетонированные блиндажи, доты, боеприпасы, уборные. Освещение электрическое. Он подтвердил, что офицеры по воскресеньям бывают у генерала на обеде.
Командир полка приказал отправить пленного в штаб дивизии. Михаил просил капитана доложить генералу Якутину о том, что немецкие офицеры по воскресеньям, с пяти до семи вечера, бывают на обеде у своего генерала.
— Какой практический смысл в этом?
— Во-первых, в эти часы части врага без командиров; во-вторых, офицеры, вероятно, бывают выпивши.
— Предположение верное, — заметил Пермяков. — Но немецкий генерал не дурак, чтобы оставлять линию обороны без офицеров.
— Остаются только дежурные офицеры, — уточнил Михаил.
— Если даже в неделю раз немецкие офицеры собираются, то приезжают они в машинах, на мотоциклах. В случае чего они за несколько минут будут на своих местах.
— А если наши летчики накроют их на обеде? — упорно доказывал командир эскадрона.
Пермякову нравилось упорство офицера, его одухотворенное, энергичное лицо. Как теперь он не похож на того Елизарова, который когда-то струсил, растерялся! Пермякову приятно было, как учителю, подтянувшему неуспевающего ученика. Он с гордостью посмотрел на подтянутого младшего лейтенанта, распорядился:
— Идите к себе и составьте подробную докладную записку, о своих наблюдениях. Сразу же принесите мне.
— Есть.
Михаил круто повернулся к двери и строевым шагом вышел из дома.
4
В хате пахло жареным мясом. Элвадзе, нанизав на шомпол куски баранины, готовил шашлык. Капли жира падали на огонь, с треском вспыхивали. Синие язычки огня цеплялись за жир. Мясо загоралось. Грузин уже не рад был, что взялся за это дело. Вытирая глаза, покрасневшие от дыма, он дул на горевший шашлык.
Вошел Михаил. Стряхнув с фуражки пушинки снега, сел за стол. Даже не обратив внимания на старания Элвадзе, начал писать докладную записку.
Кондрат Карпович лежал на полу и почему-то держался за живот. Вошел Яков Гордеевич и сразу склонился над своим другом. Старый казак пожаловался, что болит живот. Михаил, на секунду оторвавшись от бумаг, следил за отцом. Улыбнулся, когда тот сказал:
