Эдисон.
— Правильно! Я это отлично знаю, — похвалился бравый знаток техники.
— А теперь я угадаю, чего вы не знаете, — продолжал Елизаров- Вы не знаете, что электрическую лампочку сперва изобрел русский ученый Лодыгин, а Эдисон лишь усовершенствовал ее.
Курц выпучил глаза, будто ожегся перцем. Он действительно не знал этой истины, но не хотел верить Михаилу. Он перевел дыхание, как после испуга, и, не желая отступать, пробубнил:
— Есть кинофильм «Эдисон», в нем показана вся технология.
— Я тоже смотрел эту картину, — кивнул Михаил. — Эдисон, повторяю, только усовершенствовал лампочку, изобрел к ней патрон.
Кури и не соглашался и не возражал. Спорить он не решался, боясь опять сесть в калошу. Хотя он изучал технику и в училище и в институте, но, увлеченный военными помыслами в Гитлерюгенде, так и не добрался до высоких ступенек науки. Поверхностные знания его выветривались, задерживались в памяти только отдельные факты, яркие штрихи, кричащие картины, общеизвестные формулы, крылатые слова. Сдаваться же, признать себя битым в споре не хотел. Чтобы не попасть впросак, Курц козырнул острой шуткой:
— Вопрос дискуссионный, как святость еврейки.
— Какой? — подстегнул его рыжий.
— Марии, матери Христа. — Курц пальцем щелкнул по солонке и подсыпал в пиво соли.
— Я не верю в сказки, тем более библейские, — отвернулся Михаил от Курца и спросил Эрну: — Вам не скучно слушать нас?
— Наоборот. Я слушаю с интересом, — призналась девушка. — Очень довольна, что вы утерли нос этому грубияну.
Вальтер улыбался, радовался, что Михаил хорошо поговорил с этим Курцем и что Эрна при всех дала пощечину герою кафе. Курц кусал губы, злился больше всего на Эрну, но отомстить ей не мог: боялся работника комендатуры. Он льстиво улыбнулся, посмотрел на девушку заискивающим взглядом и примирительно сказал:
— Вы не обижайтесь на меня, Эрна. Все, что было, — шутка. Я девушек никогда не обижаю. Орел мух не ловит.
— Орел, который чирикает, — сказал Вальтер, кивнув на Курца.
— Я готов сыграть вам туш за остроумие, — сказал Курц таким тоном, что нельзя было заподозрить его в ненависти, кипевшей в груди.
Курц отлично понял из слов работника комендатуры, что в новой Германии не в почете бодливые рога. «Не те дни» — вот что огорчало Курда. В голове шумело, лицо побледнело. Его охватила жгучая злость. Если бы так уязвил его какой-то монтер до прихода русских, он, Курц, устроил бы ему «пляску смерти», а теперь сидит тише воды, ниже травы.
Курц поднял руку, помахал пальцами на прощанье, отошел в сторону, сел за свой стол и кивнул официанту.
— Укрощение шакала, — сказал Вальтер.
— Он хитрый, — заметил Михаил, садясь между Верой и Эрной. — Имеет волчий зуб и лисий хвост.
Вера все время думала о Курце: что он за человек? Дурачится, но чувствуется, что он не глуп, находчив, силен, изворотлив, гибок и зол. Во время войны она встречала гитлеровцев, которые считали себя пупом земли. Одним из таких был майор Роммель. Он сначала перевязал рану Михаилу, попавшему в плен, вздыхал, видя его страдания, улыбался, чтобы подбодрить, а потом выжег на его груди звезду. Роммель улыбался и ей, когда отбивал печенки резиновой палкой. Тогда Вера не понимала, почему гитлеровцы такие жестокие. Теперь, понюхав чад бывшего клуба «Гитлерюгенд» и встретив его выкормыша, Вера стала улавливать в характере Курца то общее, что роднило его с теми фашистами в шинелях.
— Интересный тип, — сказала Вера о Курце.
— Место таких в доме с решетками, — отозвался Вальтер.
— Конечно, больной зуб легче выдернуть, чем вылечить, — проговорила Вера, — но хороший врач не спешит удалять.
— Довольно об этом черте, — сказала Эрна. — Поговорим о чем-нибудь другом.
— Например, о том, чего бы нам выпить, коньяку или пива? — подхватил Михаил.
— Ничего не надо, — возразила Вера.
— Правильно, не будем пить, — поддержала Эрна. — Лучше отгадайте мои мысли.
— Пожалуйста, — живо откликнулся Михаил. — Вы думаете: кто вас пойдет провожать?
— Правильно! — крикнула Эрна. — Но это не все…
— Еще думаете: кому вы нравитесь?
— Верно, но тоже не все.
— И еще вы думаете: ваш сосед женатый или холостой? — кивнул Михаил на Тахава.
Эрна покраснела.
В кафе вошла девушка. На ней был поношенный летний костюм из серого трико. На ремне, закинутом на плечо, висела потертая коричневая сумка с сизым целлулоидным замком. Волосы на затылке наспех прихвачены приколками, над ушами болтались пучки. Губы и брови накрашены грубо: видимо, второпях. Она водила глазами по столикам, за которыми пили мужчины.
— Вы кого-то ищете? — спросил Михаил. — Если угодно, составьте компанию нам, а то у нас нечетное число.
Немецкие друзья Михаила удивились. Любек и Вальтер прикусили языки, решили держать нейтралитет. Эрна надулась, сочла Михаила нескромным и стала пудриться, собираясь уйти. Вера обиделась: что за наглость — привязываться к случайным женщинам!
— Спасибо за любезность, — промолвила девушка, села рядом с Михаилом и достала пудреницу.
— Ваша пудреница похожа на табакерку, — заметил Михаил.
Девушка не то покраснела, не то сконфузилась. Она покосилась на Михаила и сказала в отместку:
— А ваш язык похож на шило.
— Спасибо за компанию, — поднялся Любек. — Мне надо идти.
— Я тоже пойду. — Эрна глянула на Тахава.
Михаил кивнул друзьям, сделав вид, что не возражает. Ничего не сказав, Вера с Вальтером пересели за другой стол. К ним подошел Кури, весь вечер не сводивший глаз с русской красивой девушки. Он давно пристал бы к ней, но боялся Михаила. А теперь, когда с ней немец, Курц покажет свои способности.
— Тысячу извинений, — сказал Курд. — Позвольте составить компанию.
— Пожалуйста, если вы не всегда объясняетесь с девушками кулаками. — Вера говорила по-немецки коряво, но вполне понятно. — Зачем вы обидели Эрну?
— Я сказал истину: если неизлечима мать — пусть умирает.
Вере противно было слышать такие слова.
— Это ваша мораль? — спросила Вера, собирая кончиком ножа рассыпанную на столе соль.
— Об этом нам говорили еще в детской гитлеровской организации «Пимпф».
— Вы женаты?
— Вальтер, сочините еще выступление ваших артистов, — сказал Курц.
— Вы хотите, чтобы я ушел? — понял Вальтер намек противника.
Курц промолчал.
— Теперь я отвечу на ваш вопрос, — повернулся Курц к Вере. — В настоящее время я холостой.
Другой бы на месте Курца замял такой разговор. Но ему его семейная жизнь казалась трагической. И он с удовольствием разоткровенничался: Я учился на первом курсе института. Прислали нам гостевые билеты на именины гаулейтера. В гостях познакомился с его дочкой. Женился. Скоро обнаружился дефект моей жены — истерика. Я пошел на консультацию к врачу гаулейтера. Он посоветовал мне лечить физическим способом — бить во время истерики, Я применил этот способ. Она потеряла рассудок…
— Что же дальше?
