Сами мы не местные

расписные инструменты в больших руках пищат по-женски. Вокалист, то есть сказитель, еще не очень дряхлый старик, сидит на маленькой табуретке, а коленями упирается в землю, точнее, в ковер на земле. Видимо, в таком положении петь удобнее. Впрочем, пока он все еще тянет свое «о-о-о».

– Почему он так воет?

– Распевается, – с удовольствием объясняет Азамат. – Цикл большой, надо хорошо голос подготовить.

Голос у сказителя похож на Алтонгирелов, тоже такой приятный тенор. Наконец все приготовления закончены, публика расселась, окончательно стемнело, и сказитель начинает петь примерно следующий текст (насколько я могу разобрать все эти устаревшие слова и обороты):

Когда севера гора великая галькой маленькой была,
Когда южные леса густые гребнем камыша взошли,
Когда Гэй море-океан плевком старого бога был,
Когда реки полнокровные молоком богини-матери
пролились,

Когда великая дева Укун-Тингир малым дитятком была,
Тогда в очаге из раскаленных камней народился Унчрух.
О-танн-данн!
Народился Унчрух, императорский сын,
Народился Унчрух, отцов наследник.
Наклонясь над колыбелью, сказал ему отец:
Не сместить тебе меня на троне, пока безбородый.
Не тридцать и не сорок весен скитался Унчрух
по степям.

О-танн-данн!
Волос длинный, как Сиримирн, голос громкий,
как грохот волн,

Воин сильный, как Рул-гора, нету слабых мест,
кроме сердца.

– Азамат, – шепчу я, – А разве «унчрух» не значит «круглый сирота»?

Он кивает.

– А как тогда получается, что у него отец есть? И волос ведь длинный…

– Ну, – Азамат пожимает одним плечом, – в старые времена люди иначе мыслили. – Видя, что я не удовлетворилась таким ответом, он продолжает: – Его отец мертв, он говорит с того света.

– А почему если он мертв, то трон не уступает? Кто же правит?

– Трон не уступает, потому что священный предок. К ним раньше относились как к богам.

Я безуспешно пытаюсь постичь муданжскую народную мудрость, а Азамат снова заслушался эпосом. Унгуц тянет меня за рукав и шепчет:

– Ты, Лиза, проще на вещи смотри. Вот Азамат у тебя – при живом отце сирота.

Мне только и остается, что прикусить язык. Тем временем, насколько я уловила, сказитель пояснил, что отец героя, первый Император Муданга, требовал, чтобы сын непременно женился на какой-нибудь богине, и только с этим условием соглашался уступить трон. Так что герой-псевдосирота поперся свататься к Укун-Тингир, которая, судя по зачину, была его на несколько годков старше. Хотя кто этих муданжцев разберет…

Идет Унчрух свататься – великий воин, равных
по силе нет,

Идет воин свататься – тело каменное, кровь платиновая,
Идет каменный богатырь – земля под ним проминается,
Из-под ног ключи бьют, следы руслами становятся.
О-танн-данн!
Многих врагов великий воин побил,
Многих чудищ на пути своем завалил,
Многие раны в бою получил,
Многой землею их зарастил.
О-танн-данн!
А в тот гольп Укун-Тингир занята была…

– А что такое гольп? – спрашиваю Азамата.

Он хмурится, явно нехотя отвлекаясь от прослушивания, прихлебывает вина. Наконец говорит:

– Эпистема.

Перевел, блин!

Унгуц у меня над правым ухом покатывается, а за ним Ажги-хян посмеивается в кулачок.

– Эпоха это, – объясняет Унгуц, похихикивая. – То есть Азамат-то, наверное, правильно сказал, да на радостях, видать, забыл, что у тебя образование другое!

– Да уж, мягко говоря, – ворчу я.

– А, Лиза-хян, не сердись, – увещевает меня Унгуц. Я и не сержусь, так просто… – Ему всегда очень важно сказать правильно и поступить правильно. В детстве его дразнили: мол, на печке родился, горячий очень.

– А он и правда на печке родился?

Унгуц пожимает плечами.

– Правда, – отвечает Азамат. – А ты бы лучше слушала, меня и в другой раз обсудить можно.

Тем временем сказитель повествует, что Укун-Тингир уже второй гольп была замужем за Ирликом-Мангустом. От такого поворота я несколько офигеваю. Кто бы мог подумать. Впрочем, выясняется, что ее еще в раннем детстве за него сосватали впрок, а она, дескать, теперь не рада, потому что он плохой муж – за скотиной не ходит, ремеслами не занимается, а сидит себе в своем Подземном Царстве, бросив на жену всю работу по дому. Конечно, я могла что-то неправильно понять, но в общих чертах так. Мне наливают беременного вина, и под него я выслушиваю минут десять жалоб этой самой богини на несправедливость судьбы. Однако она бы и это стерпела, но в один прекрасный день Ирлик охамел настолько, что проглотил солнце.

И на весь Муданг воцарилась тьма,
И шакал, и мангуст, и демон лесной