коллегой. Немного прибалдевший неандерталец проследовал за нами. За стойкой администратора сидела не Любаша, а другая женщина, тоже примерно лет сорока пяти с таким же цепким взглядом. Их что, в одном инкубаторе выводили? Или специально тренировали?
Андрей с коллегой продемонстрировали «корочки» теперь даме и пояснили, что им нужны данные на прибалта, останавливавшегося в гостинице позавчера. Андрей довольно точно его описал — до снятия парика и накладной бороды.
— Я такого у нас ни разу не видела, — отчеканила дама.
— Вы ведете какой-нибудь учет своих постояльцев? У вас есть картотека? Или как там это у вас называется? Как вы оформляем клиентов?
Дама обменялась быстрым взглядом с неандертальцем.
— Меня интересует вполне определенный человек, — с трудом сдерживая ярость, произнес Андрей. — И я обещаю вам крупные неприятности, если я эти данные не получу немедленно.
— У меня их нет, — сказала дама — Сейчас я попробую позвонить своей сменщице, которая дежурила позавчера.
Она набрала какой-то номер (телефон стоял на столе за стойкой, так что никто из нас его не видел) и спросила:
— Люба, ты?.. Да, тут пришли из милиции.
Не нашей, из Питера. Интересуются прибалтом, который останавливался позавчера.
Она послушала, что ей ответила Люба, повесила трубку и посмотрела на Андрея.
— Администратор, дежурившая позавчера, подойдет через десять минут. Она живет тут неподалеку. Пожалуйста, подождите. Я сейчас закажу вам чай. Или кофе?
Мы уселись на диванчик, администраторша углубилась в какое-то свое занятие (что она делала мы не видели, так как из-за стойки торчала только ее склоненная голова) Неандерталец отправился на улицу, видимо, встречать Любашу. Официант, которого мне видеть не доводилось, появился с подносом и поставил чашки и вазочку с печеньем на низкий столик перед диванчиком. Я вообще бы и поесть не отказалась, как, подозреваю, и сотрудники органов, но ничего существенного нам не предлагали. Просить не хотелось, а оплачивать, подозреваю, было бы дороговато.
Люба появилась через четверть часа в сопровождении лысоватого мужичонки с бегающими глазками, на лбу которого было написано «профессиональный прохвост». Мужичонка был низеньким (доставал Любе только до подбородка), пухленьким, имел короткие ручки и ножки, но очень быстро этими ножками передвигал и очень активно жестикулировал ручками, а его красная рожа светила как фонари над обителями порока в Амстердаме, Копенгагене и ряде других европейских городов. Он оказался директором гостиницы. Об его отношениях с Любашей можно было только догадываться.
При виде меня Любаша остолбенела, потом прошипела:
— Как я и предполагала. От журналистки могут быть одни проблемы.
Люба повернулась к застывшему за их с директором спинами неандертальцу и рявкнула на него:
— Зачем ты ее сюда пустил? Приказано же: журналистов не подпускать на пушечный выстрел. Журналисток в особенности.
— А она — водитель, — промычал неандерталец. — Она ментов привезла.
— Этого и следовало ожидать, — сквозь зубы процедила Любаша. Если бы взглядом можно было убить, я бы в ту минуту отправилась к праотцам.
Андрей, наконец, решил взять ситуацию в свои руки и попросил Любашу представиться, директор тоже назвал себя. Директор, в отличие от Любаши, которая не смогла сдержать своих эмоций при виде меня, пытался ворковать с ментами, неустанно повторяя:
— Я уверен, произошло какое-то недоразумение. Мы все уладим. Обязательно все уладим. Вы не волнуйтесь. Какое-то маленькое недоразумение. Недопонимание.
— Да уж — недопонимание, — хмыкнула Любаша. — Мужчина оказал ей знаки внимания, — она кивнула на меня. — А Юлия Владиславовна, вместо того чтобы обрадоваться, что ею заинтересовался солидный мужчина, и благосклонно принять ухаживание или вежливо отказать как воспитанная женщина, накатала заявление.
— Юлия Владиславовна не страдает от недостатка мужского внимания, холодно заметил Андрей.
— Да. Она у нас тут никак не могла определиться. Приехала с одним, кокетничала на лестнице с другим, затем его оскорбляла, избивала, потом завлекала в свои сети еще двух в бане и, наконец, вернулась к первому. Да по Юлии Владиславовне панель плачет. И кто это сказал, что журналистика вторая древнейшая профессия?
По-моему, так первая.
— Тот, кто сказал, что журналистика — вторая древнейшая профессия, заметила я с улыбкой кобры, — плохо знаком с историей. Он позабыл о наемниках. Хотя отчасти вы правы. К сожалению, некоторых моих коллег можно отнести к представителям и первой, и второй древнейших профессий.
— А вас что, нельзя? — не унималась Любаша.
— Я — свободная журналистка, пишу о том, о чем захочу. И снимаю сюжеты о том, о чем захочу. Только, следуя договоренности с руководством холдинга, должна оставаться в рамках криминальной тематики.
— А если то, что вы напишете, отказываются напечатать? Или сюжет не дают в эфир?
— Значит, статья или сюжет просто не выходят. А потом… Не напечатают одни, напечатают другие. Теленовость, конечно, скорее может потерять актуальность. Но есть сюжеты, которые продаются и месяц спустя после того, как были отсняты.
— Например, о «Крестах»?
— Да. Я вправе отдавать результаты своей деятельности в любое СМИ, хотя, конечно, удобнее работать с одним. Но всегда можно найти медиамагната, директора, издателя, чьи идеи сходны с твоими. Среди них тоже встречаются смелые люди.
Андрей кашлянул. Ему надоело слушать нашу перепалку. Директор опять заверещал, что все вопросы будут улажены. Андрей повторил, что ему требуются данные на прибалта.
— Никакого изнасилования не было, — твердо заявила Любаша, глядя Андрею прямо в глаза. — Это может подтвердить несколько человек.
А если Юлия Владиславовна уже успела посетить гинеколога, то вам следует сопоставить сперму, найденную у нее во…
— Прекратите, пожалуйста, — процедил Андрей. Мне показалось, что если бы Любаша была мужчиной, то он бы уже заехал ей по физиономии.
Директор открыл рот (видимо, чтобы в очередной раз заверить нас в том, что все будет улажено, хотя как это можно сделать с такой подчиненной, как Люба, — вопрос спорный), и Андрей повернулся к нему, пообещав разогнать это осиное гнездо, если немедленно не получит нужную ему информацию.
— А на каком основании… — начала Люба, но директор положил ладонь ей на предплечье.
— Простите, пожалуйста, — заворковал он, — а мы можем все-таки узнать, в чем дело? Юлия Владиславовна — так, если не ошибаюсь, — он быстро взглянул меня, — написала заявление? Так мы сейчас решим этот вопрос к удовлетворению всех сторон! Юлия Владиславовна, что ж вы раньше ко мне не обратились? Я бы прямо на месте…
— Человек, о котором идет речь, сегодня был найден мертвым с признаками насильственной смерти, — без всяких эмоций в голосе сказал Андрей. — Нам нужно идентифицировать труп. И Юлия Владиславовна, в отличие от вас, уже оказала следствию посильную помощь.
Так я получу хоть какие-нибудь данные, или мне сюда вернуться со взводом ОМОНа? Вы же знаете, что они вначале все крушат, а потом задают вопросы? — ехидно добавил Андрей. — Если вы так хорошо знаете Юлию Владиславовну, то, наверное, хотя бы читали об этом в ее статьях или видели в отснятых ее телерепортажах. Она совсем недавно сообщала про рейды ОМОНа в одном питерском ресторане и в особняке известного авторитета. Кстати, хочу отметить, никто из владельцев к сотрудникам органов претензий не имел. Даже павлин, у которого из хвоста выдернули перья.
Но ни Люба, ни директор, ни другая администраторша с неандертальцем, казалось, не слышали большей части речи Андрея. Он зря старался.
— Мертвым? — взвизгнул директор.
