Я был погружен в мрачные мысли, когда ко мне склонилась женская фигурка: 'Чай или кофе?' Маленькая испанка-стюардесса мило улыбалась. Взглянув на нее, я сказал себе, что Андорра не лишена очарования. А может, и какого-нибудь непредвиденного бонуса…
На что бы мне могло хватить трех миллионов? Если я решу изменить жизнь, то буду вынужден уйти с пустыми руками. Кавалер, парижская квартира, мебель, все эти вещи — дорожил ли я ими, не знаю — придется отдать Изабель. И моей дочке Хлое. И что мне останется? Что я смогу себе позволить? Ничего особенного, по правде говоря. Если я действительно хочу все это бросить, нужно срочно обеспечить себе тылы. Пора применить на практике мой новый девиз: служить (всегда, когда можно) и заодно обслуживать себя (всегда). Как? Проще всего было поискать источник в Банке. Однажды я собирался осторожно пощипать так называемые 'счета переходящих остатков', где время от времени трейдеры ненадолго оставляли прибыли, не те, позабыв на время о своей профессиональной принадлежности. Сначала я нашел пять здешних учреждений. Все они характеризовали себя в качестве совершенно независимых структур и ярых приверженцев банковской тайны, с акционерами — резидентами княжества. Упоминание банковской тайны показалось мне очень важным в нашу эпоху поощряемого доносительства и полуофициального сотрудничества между государствами.
Недавнее дело LGT изрядно подействовало на меня. Этот весьма закрытый банк был известен только посвященным и владельцам крупных состояний. Ничего удивительного: Банк Лихтенштейна находится в личной собственности правящей семьи. Человека, управляющего местным бизнесом, шестнадцатого монарха династии, зовут Ханс-Адам II. В феврале, то есть полугодом раньше, все с ужасом узнали, что некий нелояльный сотрудник продал налоговым органам Германии список клиентов. Так он одним махом сдал восемьсот несчастных вкладчиков со всего мира, доверивших этому банку свои сбережения. Имена были названы в Германии, но не у нас, что любопытно. Раз в жизни в Берси проявили стыдливость. Удивительно! Потому что вот уже почти двадцать лет налоговые власти пытались подкупить сотрудников какого-нибудь банка в Швейцарии или в Люксембурге, чаще всего безуспешно. На моей памяти им это удалось лишь дважды, причем тогда пришлось удовольствоваться всего несколькими десятками имен, включая усопших клиентов. На этот раз немцы поставили Лихтенштейн в затруднительное положение: мы в Банке явственно ощутили, что мир меняется. Эта маленькая спокойная страна, зажатая между Швейцарией и Австрией, до сих пор считалась недоступной: она возглавляла второй список подлинных налоговых оазисов, составленный ОЭСР. Тех самых оазисов, чью неминуемую смерть долгие годы предрекали министерства финансов всех стран. Эти прибежища крупных состояний, страдающих манией преследования, продолжали успешно сопротивляться усиливающимся атакам различных правительств планеты. На сколько времени их еще хватит?
Впрочем, другие крепости уже зашатались, даже если это не было широко известно. Так, Швейцария больше не считалась подлинным налоговым раем, после того как в девяностые годы женевскую прокуратуру возглавил безумец. Бернар Бертоссй — так его звали — был избран в какой-то степени случайно: у них там некоторые административные должности занимают в результате всеобщего голосования. Таким образом женевские банки оказались под присмотром прокурора-социалиста! Социалиста на местный лад, конечно, то есть скорее леворадикала, чем большевика, но ведь все же социалиста! Мой друг Конрад (Конрад Хуммлер, президент Ассоциации частных банков Швейцарии) как-то представил мне этого мечтателя на одном из коктейлей. Бертосса, который на первый взгляд казался довольно симпатичным, сумел весьма сильно потрясти местные устои, потому что ему удалось переизбраться дважды! Этот прокурор отдал на растерзание общественному мнению нескольких диктаторов с мерзкими рожами и терроризировал банки, хранящие их денежки. Федеральному правительству пришлось последовать его примеру. Были приняты новые законы, более этичные. Увы, это не помогло! В 1990 году отмывание денег, полученных от продажи наркотиков и мафиозных операций, стало рассматриваться как нарушение федерального законодательства, обязательного к исполнению в кантонах. В таких случаях их статья 47, защищающая банковскую тайну, больше не действовала. Ее нарушение по-прежнему считалось преступлением, однако исключения из правила множились, к нашему несчастью! 1998 год стал началом нового этапа: отныне закон обязывал банкиров сообщать о любой подозрительной операции, иными словами, они должны были доносить на клиентов, которые приходили с полным чемоданом кэша. Банкир становился помощником правосудия, к тому же добровольным! Безумие! Такой же закон прошел и у нас. Заодно возникла тайная следственная структура Tracfin, которой было поручено выслеживать потенциальных преступников. Отныне жертвы — от UIММ[50] до депутата Жюльена Дрея — валились, как кегли, причем с большим грохотом.
— Вы собираетесь в ближайшее время делать вложения? — почтительно спросил меня ответственный сотрудник офиса, возвращая паспорт. — Тогда нам нужно уточнить некоторые технические детали.
Этот ключевой вопрос неожиданно вернул меня с небес на землю. Я, конечно, знал, о чем он мне скажет: кодовое слово, переговоры только с защищенных от прослушки телефонов или из телефонных кабин, обязательный звонок перед каждой операцией, теоретический потолок для вложений наличными, возможность создания компании-ширмы… Все эти технологии были мне хорошо известны, однако я притворился, что прилежно слушаю его. Воспоминание об Эрике В., легендарной фигуре Банка, снова посетило меня. Его самоубийство было почтенным, достойным, заслуживающим всяческого уважения, хотя сам по себе поступок представлялся абсурдным. Какое профессиональное прегрешение заслуживает подобной кары? Скольких известных клиентов или глав государства сдали с тех пор банки, охваченные неудержимым стремлением сотрудничать с властями?
Как мне помнится, первой жертвой банковской благонамеренности пало семейство Маркоса, зловещего филиппинского диктатора. Чуть позже банк, где имеется счет у президента Казахстана, напуганный угрозами Бертосса, слил швейцарскому правосудию «коррупционера Назарбаева». Забавный парадокс состоит в том, что сначала именно Назарбаев донес на своего главного оппонента бельгийским властям, и один высокомотивированный бельгийский судья обратился в прокуратуру Женевы с просьбой о юридической помощи. Тогда-то и открылось, что владельцем счета в том швейцарском банке, которым заинтересовалось следствие, является сам казахский президент! С тех пор список пострадавших рос с каждым днем: Салинас, брат мексиканского президента, затем Али Зардари, супруг госпожи Бхутто, — этот ловкий господин, который положил двенадцать миллионов долларов в банк Панамы, а овдовев, сумел пробиться на пост президента Пакистана и занял, таким образом, место супруги, убитой меньше чем за год до этого!
Несмотря на свои красивые заявления, европейцы, похоже, не слишком торопились возвращать деньги, украденные диктаторами. На этот счет у меня было немало сведений. Когда наш президент, всегда готовый увильнуть от щекотливого дела, поручил мне досье бывшего президента Нигерии Абачи, я столкнулся с множеством неразрешимых проблем. Нам уже давно удалось отследить одну из схем увода средств, которую использовал этот диктатор. Только в нашем Банке набралось сорок три миллиона долларов. Капля в море по сравнению с шестьюстами миллионами,
0 которых шла речь, однако весьма показательная капля — с точки зрения закона и условий перечисления всей этой налички, прокачанной через наш лондонский филиал. После того как FSA[51], британский аналог АМF, обвинил нас в отмывании денег, мы отказались давать прессе какие бы то ни было комментарии по этому делу. С другой стороны, мы предоставили весьма скупую информацию французскому правительству, спрятавшись за Criminal Justice Act, британский закон, направленный против отмывания денег, который мы ни в коей мере не нарушили. По крайней мере, так мы утверждали. А что происходило в это время во Франции? Знаменитый доблестный отряд Tracfin заморозил тридцать миллионов евро, размещенных диктатором на одном из счетов в Банке. И деньги не возвращены Нигерии по сей день.
Вопреки причитаниям праведников, в реальности все довольно справедливо: половина отмытых на планете денег вкладывается в развивающиеся страны и на свой лад участвует в процветании местных сообществ. Если резко приостановить эти инвестиции, выживание таких стран окажется под угрозой. Все просто. Однако кто возьмет на себя смелость защищать эту точку зрения?
Что же касается Мобуту, большого друга Ширака и Миттерана, то на сегодня ни один парижский следователь так и не сумел отыскать его заначку. За все это время Женеве удалось арестовать — в весьма шикарном учреждении города — лишь один из тридцати двух счетов диктатора, преодолев отчаянное сопротивление его адвоката Доминика Понсе, вхожего в высшее женевское общество.
