Мгновенье славы настает… Год 1789-й

сложными, окольными путями… И хотя жизнь Франции, России пошла не по Вольтеру или Руссо, но кто измерит ценность великой наивности, если несколько десятилетий спустя Лев Толстой возьмет в руки сочинения дедовских времен и признается:

“Я прочел всего Руссо, все двадцать томов, включая «Музыкальный словарь», я более чем восхищался им — я боготворил его. В 15 лет я вместо креста носил медальон с его портретом. Многие страницы его так близки мне, что мне кажется, я сам написал их”.

Великий писатель на склоне лет говорил:

“В моей жизни было два великих и благотворных влияния: Руссо и Евангелие”.

Удивительный век, удивительные личности… Тем более важно и интересно присмотреться к ним в те дни и месяцы, когда они являются “на пересечении” России и Франции…

“Галло-русский философ”

Именно так в хорошие минуты называл себя Дени Дидро.

Александр Пушкин полвека спустя набросает незавершенное стихотворение об истории и предыстории французской революции:

Вещали книжники, тревожились цари…

Один из главных “книжников”, Дидро, вещает на всю Европу; цари же, точнее русская царица, как будто вовсе не тревожатся… 1765 год. “Энциклопедия” готова. Посвятив двадцать пять лучших лет гигантскому труду, Дидро остается таким же нищим, как и был. При всем своем бескорыстии, он не удерживается от горького замечания:“Мы помогли издателям составить состояние, а они предоставили нам жевать листья от лавровых венков”.

Сам философ весьма неприхотлив, но обожаемая дочь выходит замуж, нужно готовить приданое, а денег нет. И Дени Дидро решается на величайшую жертву: собирается продать единственную ценность в доме — свою замечательную, десятилетиями собиравшуюся библиотеку.

Не найдя среди своих соотечественников никого, кто захотел бы купить книги, ученый обращается к Екатерине II. И тут русская императрица делает широкий, воистину царский жест: она не только покупает библиотеку за пятнадцать тысяч ливров (в ту пору очень большая сумма), но оставляет пока что книги в пользовании бывшего хозяина, назначив одновременно Дидро своим библиотекарем с ежегодным жалованьем в тысячу ливров. Более того, императрица приказывает выплатить жалованье за полвека вперед, а так как Дидро уже за пятьдесят, то ясно, что это — более чем эффектный подарок (после смерти философа его дочь еще продала Екатерине значительную часть рукописей отца).

Великодушие приносит желанные плоды: просвещенный мир в восторге от Екатерины II. Вольтер пишет ей: “Все писатели Европы должны пасть к стопам ее величества”. Д'Аламбер растроган:“Вся литературная Европа рукоплещет, государыня, отличному выражению уважения и милости, оказанных вашим величеством Дидро”.

“Семирамиде” нельзя отказать в уме и тонкости. На все восхваления она отвечает деланным удивлением: “Никогда бы я не подумала, что покупка библиотеки Дидро сможет навлечь на меня столько похвал; но согласитесь, это было бы и жестоко и несправедливо — разлучить ученого с его книгами”.

Сам Дидро, разумеется, полон самой живой благодарности и начинает готовиться к поездке в далекую Россию — благо его туда уже не раз приглашали. Теперь он свободен от денежных забот, мечтает заново издать “Энциклопедию”, свободную от цензуры и произвольных искажений французских издателей. Помня давнишнее предложение Екатерины, он надеется осуществить новое издание под покровительством русской царицы в ее стране: пока же — хочет как-то отплатить за добро…

В следующем, 1766 году Дидро помогает царице в одном очень и очень важном для нее деле: льстивые придворные предлагают воздвигнуть ей монумент, но императрице достает ума отказаться и повести дело более хитро: она желает, чтобы был воздвигнут памятник Петру Великому, тем более что в надписи на постаменте царица себя не забудет.

Русский посол ищет мастера, способного изваять первый в России монумент. Советуется с Дидро и Вольтером.

21 октября 1766 года Екатерина II пишет:

“Дидро дал мне случай приобрести человека, которому, я думаю, нет равного: это Фальконет; он вскоре начнет статую Петра Великого, и если есть художники, которые ему равны по искусству, то смело я думаю, что нет таких, которых можно было бы сравнить с ним по чувствам: одним словом, он задушевный друг Дидро”.

Этьен Фальконе приехал в Петербург, “придумал статую” и вспомнил к этому случаю строку Горация: “Не весь умру”…

Бронзовый, “медный” всадник: под эффектной посвятительной надписью (“Петру Первому Екатерина Вторая”) почти незаметная авторская подпись: “Лепил и отливал Этьен Фальконе, парижанин”.

Монумент был почти готов, когда ученик Дидро, не выдержав постоянных придирок и обид со стороны дворцовых чиновников, покинул Россию, так никогда и не увидав главного творения своей жизни.

Наградою ему стали слова Дидро: “Вот гениальный человек, полный всяких качеств, свойственных и несвойственных гению…”

Меж тем великий подрыватель основ оказывает еще и еще услуги русской императрице: помогает купить сто пятьдесят картин, в том числе полотна Рафаэля, Веронезе, Тициана, Мурильо, Рембрандта; он собственноручно занимается отправкой этих сокровищ в Россию, что оказывается совсем не простым и не легким делом. Семнадцать ящиков в течение трех месяцев лежат на берегу Сены и наконец морем отправляются в Петербург, причем Дидро очень волнуется, так как незадолго перед тем во время кораблекрушения погибли произведения знаменитых мастеров, купленные князем Голицыным. Однако на этот раз коллекция благополучно прибыла в русскую столицу, а Дидро вскоре получит благодарность императрицы и соболий мех на шубу.

“Ах, друг мой, как мы изменились! — заметит писатель в письме к Фальконе. — Среди полного мира мы продаем наши картины и статуи, а Екатерина скупает их в разгар войны. Науки, искусства, вкус, мудрость восходят к северу, а варварство со своими спутниками нисходит на юг”.

До Великой французской революции оставалось двадцать лет — революции, которая посмертно назовет Вольтера, Дидро и Руссо главными вдохновителями.

Тем интереснее встречи и беседы между теми, кого история позже зачислит в противники, враги; а они о будущем конфликте не подозревают, не хотят знать, в лучшем случае, впрочем, угадывают…

Екатерина все более настойчиво приглашает Дидро; не поехать ему уж неловко. Однако перед тем состоялась другая очень интересная встреча.