Инка, в отличие от меня, первые пару лет, затаив дыхание, всё лазила по наследству, изучала, всматривалась, восторгалась, каталожек такой завела себе специальный, типа искусствоведческий, чтобы ориентироваться лучше. В общем, разобралась, что и чего, потом мне рассказывала, в детали погружала, пыталась втянуть в своё же прекрасное. В моё, хотел я сказать.
Но я не об этом, отвлёкся, извиняюсь. Иду дальше. Короче, денег хватает, это уже теперь окончательно выяснилось, после выхода произведений — помните? — ну там ещё, где отсечённые гениталии и неразделённые чувства отца некровной дочери, тоненького одноклассника и интересного внешне дальнобойного шофёра. Плюс убойный тираж. Так, может, и пусть себе живёт? Веселее будет. Это я уже о девочке, о новенькой. О будущей дочке и сестре моим ребяткам…
И сразу об этой истории забыл. Тут же. Закрутился на октябрьской ярмарке, той самой, последней. А параллельно, пока суд да дело, возобновились отношения с училкой, хотя и без прежней интенсивности. Ну и по мелочи там: уроки, школа, витамины, спорт, смена автомобиля, очередь на подземный гараж, прочее. А по-крупному — новый сюжет, убойный, как будущий тираж. Наркотики. Будем открывать для себя новую тему, крайне любопытную, малознакомую, но стопроцентно прибыльную. В смысле современной литературы, конечно же.
Итак, способный мальчик, выпускник средней школы, отличник, юный Мичурин, увлечён ботаникой. Читает специальные книги, учит латынь. Вместе с мамой-ботаничкой, у которой болят суставы ног, занимаются селекцией растений на огородном кусочке подмосковной земли. Из-за болезни не поступает на биофак. Временно, по случаю, чтобы как-то жить, устраивается учеником скорняка в скорняжный цех на меховой фабрике. Там он, думая о маминой проблеме, незаметно для других выкраивает из лучших спин песцового меха стельки для маминых ступней, во все виды материнской обуви. Обрезки выбрасывает в мусор. А изделия на себе, под одеждой, выносит через проходную. Через какое-то время налицо недостача спин. Начинают копать. Преступление обнаруживается быстро. Мальчик получает три года общего режима. На зоне в силу истории, в которою влез по мальчишеской глупости, получает погоняло «Песец». Как известно, мех песца отличается нежностью, мягкостью и повышенной воздушностью пушистого волоса. Что прямой дорогой приводит юношу в лапы авторитета, положившего на него глаз. В этом самом смысле, вы не ошиблись. Тогда юноша, понимая, через что ему предстоит пройти, идёт ва-банк и предлагает авторитету вариант. Его не трогают, а за это он найдёт способ вырастить коноплю прямо здесь, на зоне, и выработать из неё высококачественную марихуану. А по-простому, дурь. Дурман-траву. Таким образом, он получает шанс не стать опущенным. Песец пишет матери письмо, где в завуалированной форме, используя латынь, просит прислать ему исходный материал. Мама его понимает, и вскоре на имя заключённого сына приходит письмо из родного дома, под почтовой маркой которого обнаруживаются несколько зёрен зрелой конопли. Вместо ядовитого клея под маркой — питательный крахмальный раствор. Горшки с рассадой он размещает под сценой в клубе зоны. Первый урожай, высушенный и перетёртый в дурь, приводит авторитета в восторг. Отныне Песец под его защитой. За первым урожаем следует второй, третий… Так продолжается до тех пор, пока не проламывается подгнившая половая доска в центре сцены во время областного смотра коллективов самодеятельности среди зон общего режима. Тайна становится известной всем. Крайний в этом деле, закоперщик и реализатор идеи — само собой, Песец. Дополнительные восемь лет за производство, хранение и распространение наркотических средств он будет теперь по приговору суда отбывать в колонии строгого режима, на севере, где и климат суровей, и шанс остаться человеком гораздо более ничтожен. Однако спасает наработанный опыт и талант ботаника. Избавляет от претензий пахана, который из полученной малявы узнаёт об умениях Песца и не упускает возможности воспользоваться таким выгодным спецом и у себя на зоне. Теперь уже под угрозой смерти. И вновь начинается опасный отсчёт в борьбе за личное конкретное выживание. В таком климате требуется теплица, иначе ничего не выйдет. Песец убеждает начальника колонии строить собственное небольшое подсобное тепличное хозяйство. Он, как профессионал, гарантирует качество и дешевизну продуктов овощеводства и растениеводства. Соответственно, внеплановые барыши. Через год снимается первый урожай, овощей и прочего. В числе прочего весомую часть составляет урожай конопли, искусно замаскированной под хвощ. Пахан в радости, Песец обретает новую надёжную защиту. Однако понимает, что рано или поздно вскроется и это преступление. И тогда конец: подобный рецидив, да ещё в такой циничной форме, не будет прощён, на свободу он выйдет никому не нужным стариком. И тогда он решает снова идти ва-банк. Он всё рассказывает начальнику колонии, который быстро ухватывает суть и перспективу. А в перспективе обогащение, если поставить процесс на грамотные рельсы, образовав небольшой наркокартельчик. Под защитой друзей из высоких органов. Одно условие — необходимо устранить помеху в виде опасного пахана. В скором времени того обнаруживают повешенным в бане. Скорее всего, суицид. А дело между тем бурно развивается, растут площади и доходы заинтересованных лиц. Одновременно умирает одинокая мама Песца. Но того это уже мало интересует, все его помыслы нацелены на дальнейшую селекцию и развитие хозяйства, где он давно уже первое второе лицо. После первого первого. И следующая цель, которая уже стоит перед ним, — выйти досрочно, с помощью первого первого и, используя хорошо продуманный шантаж, подмять под себя им же созданный картель, действуя уже не изнутри, а извне. А дальше выйти на совсем уже новые просторы. И доучить любимую латынь. Он с оптимизмом смотрит в будущее, и мы знаем, что так всё оно и будет, пока в этой стране у власти коррупционеры. Всё! Конец романа. Тираж, думается, под сотку… Вива!
А девочку мы всё же взяли. Правда, в девяносто восьмом только, после известного дефолта. Всё это время, до финансовой катастрофы, жили славно. Я вяло, раз примерно в год, отшучивался относительно полного состава оркестрика, и Ника, понимая, что время ещё не подошло, оставляла свои ненастойчивые попытки до следующего подходящего раза. Кокосик наш ахабинский, попребывав пару сезонов в раздумьях, одумался и решил медленно начать расти в сторону компромисса между двумя противоположными природами: местной и прошлой. Перед зимой мы утепляли стволик и побеги, как умели, после чего нахлобучивали на получившееся сооружение высоченный чехол из плотного строительного полиэтилена, образовывая тем самым импровизированный парник. То есть снизу — тёплый влажный грунт, вверху — испарения от него же плюс круглосуточная лампа в патроне, протянутая кабелем внутрь нашего кокона, дающая свет и дополнительное тепло. Как-то так, в общем. И пошло дело, не подвела нас Инуськина инициатива.
Джаз успешно завершил начальную школу и перешёл в пятый, так что нужда в бывшей училке отпала окончательно. Надо сказать, что, несмотря на накопившуюся за почти четыре года усталость от наших встреч, исключительно с моей стороны, у меня осталось к ней довольно тёплое чувство — не за то, что протащила на себе часть моей заботы, а оттого, что никогда не уставала меня слушать, благодарно внимая каждому случайно выпущенному слову. Чего бы я ни нёс.
Но вообще, это редкость по моим меркам — не то, что я чего-то обычно несу, а что сохранил тёплое чувство при расставании. К тому времени я уже хорошо в себе в этой части разобрался. И если б не Инка, сориентировался бы гораздо раньше. Но просто было не нужно, как ни странно. От Инки меня никогда особенно не тянуло в левые стороны, даже если подворачивалась удобно расположенная оказия с распутным намерением в мой адрес. Просто Инка была умной, и я с ней разговаривал. И, как вы помните, мне никогда с ней не было скучно. А писателю необходимо разговаривать с нескучным партнёром, и чем больше, тем полезней для творческого здоровья. Некоторые утверждают, что больше, чем говорить, нужно думать. Не верьте! Недодумать — как делать нечего, дорогого не стоит. А недоговорить — существенно сложней, потому что в этом процессе ты не один и, пока не закроешь хлеборезку, не успокоишься, если, конечно, каким-то боком примыкаешь к нашему ментальному типу обаятельного психопата. Но и осторожность требуется соблюсти, это — к гадалке не ходи. Говори, но помни, что нервозность, имеющая психическую природу, сильно раздевает говорящего. Как и проявление бурной радости. Но уже в другую сторону. И тоже, бывает, догола. И ещё. Заметь — при живом общении ты всегда поимеешь подпитку гораздо более калорийную, нежели размышляя о чём-то вечном, сидя одиночной букой. Одиночек вообще не люблю. В принципе. От них исходит подозрительной запах умственной канавы, и если я понимаю, что одиночка недоговаривает, то автоматически распространяю это на себя. Ведь недоговаривает-то он, естественно, про меня, про кого ж ещё? У нас, нервических, с этим строго. Ранимы? Да. Обидчивы? Всенепременно. Злопамятны? Бе-зу-слов-но. Мстительны, спросите под занавес финала? Отвечу. Ни-ког-да! В этом наша сила, талантливых проводников стороннего счастья, письмоносцев доброй воли, бумерангов призрачных надежд, теоретиков чужого греха, врачевателей некрепкого духа, пятновыводителей заблудших
