– Да нет, ничего вы не были должны. От этого ничего бы не изменилось.
Она взяла чайник и налила чай «Эрл Грей» в фарфоровые чашки. Молоко – для себя, лимон – для меня, тонко нарезанные куски кекса на тарелке. Танжер, Фес и Марракеш, Дункан Милн и шейх Ахмад, граф д'Эрвиль – это все вдруг стало таким далеким, частью света, в которой я больше не жил. И все эти воспоминания стерли обыкновенные кекс и чай.
– Как это произошло? – спросил я. – В письме вы написали очень мало.
– Писать было, собственно, почти нечего. Все началось через день-два после того, как Ян вас навестил. В этот вечер он вернулся совершенно расстроенным. Беспокоился о вас, о том, что вы общаетесь с этим человеком, – Милном. Дело в том, что Ян до этого наводил о нем справки и узнал то, что ему явно не понравилось. Ну так вот, через два дня после визита к вам у него случилась страшная головная боль. Ничто не могло ее снять. Он не спал всю ночь, и я застала его плачущим в кухне. Это было ужасно. На следующий день голова прошла, но все равно я очень волновалась.
Я видел, что она и сейчас начинает волноваться, заново переживая те события.
– Генриетта, не надо больше рассказывать. Вы уже испытали достаточно.
Она взглянула на меня и привычно смахнула пальцем набежавшую слезу.
– Достаточно? В самом деле? Вы что же, думаете, есть момент, в который кто-то скажет: «Достаточно, теперь вам будет лучше»? Нет такого момента, потому что со временем все становится только хуже. Это ведь не тюрьма, вы знаете! Не будет такого дня и часа, когда за вами придут и скажут: «Все, ваше время вышло, вы теперь свободны».
Я нежно посмотрел на нее.
– Да, – сказал я. – Я знаю.
Глаза ее расширились.
– Простите, Эндрю, я забыла. Вам это известно так же хорошо, как и мне.
– Достаточно хорошо, – сказал я, улыбаясь. – Это не имеет значения. В нынешнем году я был вам не слишком хорошим другом.
– Давайте забудем об этом, Эндрю. Самое главное, что вы здесь, – она казалась задумчивой. – Все теперь позади, так? – спросила она. – Милн и прочее?
Я помедлил. Я не думал об этом так определенно. Но мне был задан прямой вопрос. Я понял, что должен ответить прямо.
– Да, – ответил я. – Думаю, что так. Я решил порвать с Дунканом. Я не собираюсь встречаться с ним, если это возможно.
– Рада это слышать. Ян в последние недели очень о вас беспокоился. У него опять начались головные боли, и он стал худеть. Врачи его обследовали со всех сторон, но ни к какому решению не пришли. В промежутках между приступами головной боли он писал вам длинное письмо. Он мне так и не разрешил посмотреть, что он пишет. Даже взглянуть на него не давал. Но несколько раз повторил, что вы обязательно должны его прочитать'.
– Понимаю. Вот почему вы хотели, чтобы я вернулся?
Она кивнула:
– Да. У Яна появились какие-то нарушения в мозгу, как будто что-то преследовало его. Его все время тревожил какой-то сон. По ночам он то и дело вскрикивал. Я пыталась расспрашивать его, но он молчал. «Я должен поговорить с Эндрю, я должен поговорить с Эндрю», – вот и все, что он говорил. Вот я и подумала, что, если вы приедете, то, может быть, успокоите его.
– Простите. Если бы я знал раньше...
– Не думаю, что это изменило бы дело. Вы не смогли бы спасти его жизнь. Никто бы не сумел. Возможно только, что ваше присутствие немного бы его успокоило. Трудно сейчас сказать. А, может, и наоборот – ему бы стало от этого только хуже.
– У вас нет никакой догадки, что его так тревожило?
Она покачала головой. Движения ее были скованными, и даже какие-то деревянными. Я понял. Горе не красит.
– А что же письмо? Он его закончил?
– Не знаю, – сказала она. – Если он и закончил его, то я все равно не смогла его найти. После его смерти я искала повсюду, просмотрела все его бумаги, но письма и след простыл.
– Может быть, он отправил его мне по почте?
– Возможно. Поначалу в перерывах между приступами он еще выходил на улицу. Позднее он вынужден был оставаться дома. Под конец его положили в больницу. Там он и умер.
Рука ее затряслась, и она быстро поставила чашку, разлив чай по столу. Я беспомощно смотрел, как она, согнувшись, старалась победить свою душевную боль. Боль эта, как было мне известно, медленно отступала и забиралась в маленькое темное логово, собираясь с силами, чтобы выпрыгивать оттуда вновь и вновь.
– Умирал он мучительно, – сказала она, не извинившись. – Успокаивающие лекарства не действовали, и страдал он ужасно. Результаты вскрытия неопределенные. Целые участки мозга были покрыты шрамами, а причина таких повреждений неясна. Ну, сейчас все кончено. Яна не вернуть, а понимание причины смерти ничему не поможет.
Мы вытерли пролитый чай, и я налил ей нового. Рука ее перестала дрожать.
– Я поищу письмо, – пообещал я. – Он, возможно, послал его на факультет. Или в Танжер. Если это так, то существует возможность его получить.
