пришлось подождать десять минут, пока нас не пригласили зайти в кабинет. Если бы продержали более получаса – следовало бы уйти. Это означало бы, что нас ни в грош не ставят как потенциальных компаньонов и в нас не заинтересованы. Менее десяти минут просто не могли – тогда бы помощник главного на острове человека потерял лицо. Чем дольше заставляют ждать – тем меньше заинтересованы и тем меньше уважают.
Нас уважали и в нас были заинтересованы.
Встретив на улице, я, наверное, приняла бы помощника президента за испанца. Единственным отличием были негроидные губы, которые четко указывали на некую местную примесь к благородной крови, ведущей род (как нам было сказано) еще от первых европейцев, ступивших на эту землю. Вот только что за личности были эти европейцы, хотелось бы мне знать? Мужчина был одет в черный костюм, белую рубашку и галстук некричащей расцветки, как, впрочем, и Буйновский. Я тоже была в деловом костюме, купленном вчера в универмаге. Поскольку везде прекрасно работали кондиционеры, нам не было жарко.
Очень здорово, что деловые переговоры придется вести не с папуасом в перьях, прикрытым фиговым листочком, а с вполне презентабельным господином.
Пара слов о России, где никто из местной верхушки никогда не бывал, кофе, милые улыбки с обеих сторон.
Дальнейшая беседа проходила строго по протоколу. Было принято третье предложение. Шефу был предоставлен номер счета в «Креди Сюисс», куда следовало ежемесячно делать переводы определенных сумм. Кое-что должно было поступать в казну, кое-что – поименованным полицейским чинам (из верхов) и министрам, которые предпочитали все получать наличными и прямо на острове. Еще одним условием была, так сказать, профилактическая работа с партизанами, имевшимися в местных лесах, которые почему-то не всегда приветствовали политику президента, его семьи и правительства, состоявшего, в общем-то, из членов семьи и ее друзей. Шефу объяснили, что партизаны могут помешать и нам в осуществлении наших планов, в особенности если узнают, что мы дружим с президентом.
Операцию на асиенде Андрея Николаевича решили списать на происки партизан – и мы получили на нее «добро».
К всеобщей радости, после подписания бумаг, рукопожатий и заверений в дружбе и верности мы покинули дворец.
Конечно, Буйновский и словом не обмолвился, что мы ведем переговоры также и с ненавистными верхушке партизанами. В общем – нашим, вашим, вместе спляшем. С кем получится.
– Ну как? Обо всем договорились? – спросил Сергей Глебович, на пару со своим человеком дожидавшийся нас в машине.
Буйновский кивнул с радостным видом и на протяжении всего пути в гостиницу мурлыкал что-то себе под нос, а там мгновенно подхватил Зойку и потащил в номер – что, как я знала, свидетельствовало о преотличнейшем настроении шефа.
Сергей Глебович попытался исподволь выяснить у меня, о чем шли переговоры в президентском дворце. Хитрый жук не задавал прямых вопросов и вроде как бы намекал, что все знает, но я тоже не вчера родилась и вещала, что речь шла о предстоящем штурме асиенды, каковой, как известно Сергею Глебовичу, будет производиться нашими людьми на территории иностранного государства. Так вот высшее разрешение на наши действия получено. Что и требовалось. Разрабатывайте операцию, товарищ полковник.
А товарищ полковник продолжал ходить вокруг да около. По-моему, хитрюга президентский помощник был мальчишкой по сравнению с Сергеем Глебовичем. Меня лично в данном случае интересовало, чего полковник хочет добиться в конечном результате: открытия личного счета в «Креди Сюисс» (или аналогичном заведении) – или он не просто так предоставлен в аренду Буйновскому и наши органы планируют все-таки заняться каналом (одним из) поступления наркотиков в родную страну (лелеяла я такую надежду). С данным вопросом следовало разобраться. От этого, кстати, зависело и мое личное отношение к Сергею Глебовичу, и то, как я себя с ним буду вести. Мне еще свою задницу прикрыть надо – на тот случай, если органы тут все-таки работают так, как и должны.
Но помогать Сергею Глебовичу я не собиралась. Подставлять Буйновского мне не позволяла совесть, а помогать ему в торговле наркотиками – нравственные принципы. Хотя сегодня у помощника президента я была с ним… Но как бы он тогда разговаривал с соратником главы этого островного государства? И дочерей шефа надо вызволять… А это-то дело благородное. И я не могу продать Олега Алексеевича! Не могу, и все!
Ну почему у меня еще остаются какие-то нравственные принципы? Работала бы себе спокойно, глаза на все закрывала, и деньги бы только капали. Так ведь не получается. Но это у меня, пожалуй, касается только наркоты. Все остальное – приемлемо. Нет, киднепинг неприемлем. Поэтому и ввязалась в эту аферу, и отправилась в Хуан Долио. Но самое обидное – все равно ни эти поля, ни фабрику, ни лабораторию не уничтожить, каналы не перекрыть. Едва закрываются одни, тут же появляются новые… Как это ни грустно, но борьба с наркобаронами обычно приводит к нулевому результату. Да я и не ставлю перед собой таких глобальных целей, реально оценивая свои возможности. У меня другие задачи. Мне еще детей поднимать.
Но знать истинное отношение полковника к делу хотелось.
Выяснением этого я и занялась вечером, вроде как бы помогая Сергею Глебовичу в разработке плана операции по штурму асиенды.
Я стала расспрашивать его о боевом прошлом, полковник вспоминал какие-то операции, правда, конкретики не давал. Но я несколько раз за вечер стала свидетельницей того, как он пятерней пытался расчесать свои коротко стриженные волосы – точь-в-точь как это делает мой Славка.
В тот вечер мне не удалось выяснить то, что хотелось, но в голове созрел уже новый план, который я намеревалась привести в исполнение после того, как спецназовцы нанесут дружественный визит на асиенду. Я считала, что победа будет за ними, не зря же помощник президента обещал нам поддержку местной полиции. Что смогут сделать двенадцать человек охраны Андрея Николаевича?
На следующий день рано утром наши бойцы отправились в путь, Буйновский – вместе с ними, чтобы вступить на побежденную территорию после ее зачистки. Штурм вообще-то планировался на вечернее, если не ночное время, но следовало еще оглядеться на месте. Зойку и нас с Ванькой оставили в гостинице в компании двух молодцев, которым велено было нас защищать в случае чего ценой собственной жизни. Шеф вручил мне спутниковый телефон и велел, чтобы я не расставалась с ним ни на секунду и ждала информации от наших, также снабженных еще одной подобной игрушкой для взрослых дядей. Сын незамедлительно захотел позвонить по нему Славке, но я пресекла этот порыв, заметив, что Славка еще не вернулся с шахмат, куда ходит в сопровождении бабушки.
Я спросила у Буйновского, нет ли у него с собой отчета по острову, подготовленного аналитиками, чтобы я, лежа у бассейна, с ним ознакомилась. Шеф вручил мне его – и команда отбыла.
Я углубилась в чтение и обнаружила для себя массу полезной и любопытной информации, а также поняла, каким образом Андрею Николаевичу уже несколько лет удавалось на этом острове фактически легально заниматься противозаконным делом.
В этой стране можно делать все – если отстегивать кому положено соответствующие суммы. Хоть выращивай опиумный мак (и прочие аналогичные культуры), хоть ввози радиоактивные отходы, хоть распродавай национальные богатства и природные ископаемые направо и налево. Но тебе не дадут спокойно выращивать даже бананы с кокосами (которые растут здесь просто вдоль дорог), если ты не в состоянии дать взятку. Любое место – взятка. Любая бумажка – взятка.
Бросалась в глаза просто катастрофическая разница между уровнем жизни богатых людей и большинством населения острова, на благополучие которого президенту и пригревшейся вокруг него кодле было наплевать. Президент и его семья, а также кучка высокопоставленных чиновников имели дома, виллы и замки за рубежом, их дети и внуки обучались в престижных колледжах и университетах в Англии и США, даже не подозревая (или не желая думать) о том, что кто-то у них на родине горбатится, не в состоянии не то что дать своим детям нормальное образование, но и толком их прокормить.
Но в этой стране (так же, как во многих островных государствах и странах Латинской Америки и Африки) имелась одна добрая национальная традиция. Президентов периодически свергают те, кто искренне убежден, что имеет больше прав на все подношения и счета в швейцарских банках. Причем свергающие не особо церемонятся с предшественниками, не задумываясь над тем, что в будущем сами могут повторить их
