выходить, давай говорить друг другу, что отправляемся навестить Бенбери. Чем меньше мы будем знать друг о друге, тем лучше уживемся.
– Знаю, вы мне говорили.
– Ну, это ключевой вопрос образования. Повторение.
– Отлично. Значит, я отправляюсь повидать Бенбери. – С этими словами я покинул квартиру. Тест с Бенбери заставил меня почувствовать себя одновременно хорошо и плохо. С одной стороны, Генри понимал, что я начитан, и это было прекрасно – я желал его одобрения. Но с другой стороны, он опять подчеркнул, что мы не должны по-настоящему знать друг друга, и это меня печалило. Конечно, мне не хотелось, чтобы он проник в мои тайны, и он мгновенно почувствовал, что я что-то скрываю, но в то же время я хотел, чтобы мы были близки, а это обычно означает, что один раскрывается перед другим.
Перед тем как отправиться к «Салли», я зашел в китайский ресторан и в одиночестве пообедал. Настроение улучшилось, когда я уселся в «паризьен» – его салон – гостиная и мощный двигатель поддерживали мой моральный дух. Приободрившись, я промчался по ночной Парк-авеню с чувством победителя. Широкий капот передо мной был похож на ковш экскаватора. Я был мощней остальных автомобилей, наравне с такси.
Конечно, размеры «паризьена» имели свои отрицательные стороны. В том числе из-за парковки. Каждый вечер, когда я выезжал на машине, приходилось искать место. Я даже молился, чтобы ее припарковать, и очень тщательно, поскольку нуждался в особенно просторном месте.
Я рванул в центр на Сорок третью улицу, но поставить автомобиль рядом с «Салли» и тем запятнать его я не мог. Поэтому припарковал «паризьен» на Девятой авеню (там было полно места) и пошел на восток. Я проверял номера домов на Сорок третьей всю дорогу до Восьмой авеню, которая светилась, словно Токио, из-за неоновых вывесок многочисленных пип-шоу.
Я перешел проспект и, двинувшись дальше на восток по Сорок третьей, вскоре заметил две маленькие вывески пип-шоу, а за ними неприметные стеклянные двери. Сквозь стекло виднелось картонное объявление выцветшими розовыми буквами – «У Салли». Слева от объявления находилась тускло освещенная лестница с красным ковром. Мои ноги ослабели, желудок нервно сжался. Мне хотелось и не хотелось войти. Я боялся.
Чтобы подбодрить себя и обрести мужество, я двинулся дальше на восток и заметил на другой стороне улицы примерно полдюжины грузовиков, развозивших «Нью-Йорк таймc». Что они здесь делали? На одном из величественных зданий через дорогу светилась неоновая вывеска с часами и безошибочно узнаваемым логотипом «Таймc». Клуб «У Салли» находился по другую сторону от самой знаменитой газеты в мире. Большую часть своей жизни я был преданным читателем ее спортивных страниц.
Я испытал восторг туриста и в то же время понял, что попался. Как я могу войти в свой только что найденный клуб трансвеститов-транссексуалов, если «Нью-Йорк Таймс» смотрит на меня? Меня возмущало ее присутствие. Она встала на пути моего приключения. И что вообще делает «Таймc» в этом районе по соседству с пип-шоу? Сорок третья улица больше подходила для «Пост» или «Ньюс». Я не стал бы смущаться перед лицом этих газет. И тут я осознал, откуда Таймс-сквер взяла свое название.
Я никогда не думал об этом раньше и теперь был очень доволен, что сообразил. Это маленькое достижение придало мне смелости. Я храбро прошел через двойные стеклянные двери и поднялся по ступеням на второй этаж, где за карточным столом сидела светлокожая негритянка с оранжевыми волосами. Она выглядела как утомленная проститутка. У нее были красивые скулы, но щеки под ними были провалены.
– Плата за вход десять долларов, – сказала она.
Я осознал, хотя не было никаких реальных зацепок, что она когда-то была мужчиной. Ее мужественность была словно нарисована карандашом, а потом стерта, от нее остался только след.
Я дал десять долларов и получил билет.
– Это для бесплатной выпивки, – объяснила женщина.
Пришлось карабкаться еще три пролета. На вершине лестницы за ограждением стоял большой черный мужчина. Я хотел пройти мимо, но он шагнул наперерез.
– Поднимите руки, – приказал он.
Я так и сделал, и он обыскал меня на предмет оружия. Несмотря на то, что у меня ничего с собой не было, я подумал, а вдруг он что-нибудь найдет. Для меня было слишком привычно испытывать вину без причины. Но он не нашел ничего предосудительного и впустил меня. Передо мной был большой круглый бар. Я занял первый свободный стул, который напоминал высокое кресло. Клуб слабо освещался. Вокруг бара в тени сидело множество сексуальных женщин и мужчин с серьезными лицами, в воздухе плавал дым, играла музыка.
Ко мне приблизилась барменша – юная крашеная блондинка с кожей безупречно оливкового цвета, в узком, застегнутом на пуговицы желтом топе. Верхние пуговицы были расстегнуты, открывая маленькие твердые округлые груди. Она была в джинсах, обтягивающих узкие бедра. У нее была фигура подростка. И только округлые плечи, слишком широкие, говорили о том, кем она когда-то была.
Я отдал ей билет на выпивку и заказал пива. Она потянулась к стаканам и подняла руку, что подчеркнуло форму ее круглых грудей. Подмышки были голыми, гладкими, опасно сексуальными. Увидеть их означало что-то интимное; я подумал о том, как она их бреет, как чувствует себя девушкой, делая это, и немедленно в нее влюбился.
Барменша налила мне пива и отошла, чтобы обслужить кого – то еще. Пока я смотрел, как она вихляет своими узки – ми бедрами, рядом села крупная черная женщина в платье для коктейля с глубоким вырезом. Я взглянул на нее краем глаза, и она мне улыбнулась. У нее были роскошные красные губы и белоснежные сверкающие зубы. Кожа сияла, словно хороший шоколад. Черные гладкие волосы доходили ей до плеч. Брови были тонкими и изогнутыми. Она смотрела на меня влажным взглядом.
– Как ты сегодня? – спросила она.
– Хорошо, – ответил я.
– Мне нравятся твои белокурые волосы. – Она медленно закрыла глаза, а потом так же медленно открыла.
– Благодарю вас, – сказал я, удивленный и польщенный таким комплиментом.
– Это твой природный цвет, детка? – спросила она.
– Природный, – ответил я и добавил: – Но я понемногу теряю волосы.
У меня была дурацкая привычка сообщать каждому, что я лысею. Частично я ожидал, что люди станут это отрицать и разубеждать меня, но я также надеялся, что тогда они не смогут втайне посмеиваться надо мной за то, что я лысею, если так открыто об этом говорю.
– Лучше, чтобы этого не было, детка. Белые мужчины ужасно выглядят лысыми. Проще достать парик.
Ненавижу, когда мне советуют купить парик. Когда я исповедовался насчет волос Генри, он предложил накладку. Когда же я грозно заявил: «Никогда не буду носить накладку», он встревожился: «Ты должен больше беспокоиться о своем характере, чем о волосах».
– Надеюсь, мне не понадобится парик, – сказал я черной женщине.
– По мне ты и так выглядишь отлично, – искренне сказала она и положила руку мне на бедро. – Хочешь купить мне выпить?
– Хорошо, – сказал я.
Красивая барменша вернулась, и моя новая подружка заказала себе ром с колой. Я заплатил за него, я не возражал. Мне нравилась эта большая черная женщина и то, как она говорила мне комплименты.
– Спасибо, детка – Она отхлебнула напиток. – Как тебя зовут?
Я было ответил «Дэвид», но вспомнил мисс Харт.
– Луис, – сказал я.
– Я – Пеппер, – сообщила женщина и протянула мне руку. Ее ногти были выкрашены в красный цвет. Я подал ей руку и почувствовал себя маленьким мальчиком. Пеппер была приблизительно шести футов двух дюймов ростом без каблуков, и руки у нее были соответствующие.
Она передвинула одну из этих больших рук с моего бедра к моему пенису. Тут же нашла его, обхватила и погладила. Я был напуган и шокирован, но ответил на прикосновение. Пеппер расширила влажные глаза.
