творчеством…
– Плохо, что там не лечат от пьянства. Тебе надо работать над этим усерднее, чем над своими писаниями. Хорошо, что я ничего не сказал Флоренс, не внушил напрасные надежды… Сейчас дам тебе номер. Ты должен позвонить до пяти, у тебя есть пятнадцать минут.
Я записал продиктованный номер на внутренней стороне обложки потрепанной непогодой телефонной книги, которая висела в будке, где обычно записывают номера и прочую телефонную информацию, сопровождаемую предложением гомосексуальных услуг. Подобный обычай дошел даже до Шарон-Спрингс! Впрочем, ничего удивительного. Человеческое сексуальное влечение неутомимо – особенно гомосексуальное влечение. Его везде найдешь; не существует темных углов – или скупо освещенных углов, если на то пошло, – куда оно не проникло бы. Впрочем, преобладает не только гомосексуализм: старомодный секс между мужчиной и женщиной до сих пор остается самым популярным в чувственных отношениях между двумя людьми. Проезжай мимо любого школьного двора – кто-то же произвел на свет всех этих детей, хотя я знаю, что рождаемость падает. Возможно, гомосексуализм в таком случае прогрессивное явление, вроде свободной подписки, хотя, разумеется, самым распространенным и сильным чувственным ощущением остается самоуничтожение, в котором, правда, участвуют не два человека, если только два человека не занимаются самоуничтожением в компании друг друга, что часто представляет собой удачный компромисс и в гомосексуальном, и в гетеросексуальном сообществе.
Во всяком случае, по-моему, со стороны похотливых обитателей Шарон-Спрингс очень умно вписывать соблазнительные призывы в телефонный справочник. Здесь номера телефонов выглядят убедительней индивидуальных объявлений, которые я читал в каждом ватерклозете по пути в Шарон-Спрингс. Телефонная компания как бы сама вписала сюда эти строки. Хотя, должен признаться, записки на стенах уборных, хоть и официально не санкционированные, возбудили мой интерес. Пока мы с Дживсом катили по сельским дорогам штата Нью-Йорк, я обдумывал прочитанное в туалетах. Например: «Приходи в пять, отлично пососемся». Когда именно «в пять»? Всю неделю? Кто-то тоже не понял, приписав: «В какой день?» Ответа не последовало. Меня мучила эта загадка.
В другом туалете: «Я нормальный, но люблю пососать. Встречаемся здесь в полночь по пятницам». Пришел кто-нибудь в пятницу? Этого я никогда не узнаю. Оставлена ли записка в нынешнем календарном году? Все призывы неполные, недоговоренные. Чрезвычайно обидно и огорчительно.
Кто эти люди? Я мучительно гадал, снедаемый желанием позвонить незнакомым сортирным ловеласам, милостиво оставившим домашние телефоны, как довольно часто бывало. Но что же мне внушало такое желание? Отчасти нездоровое любопытство, стремление выяснить, что за люди пишут в туалетах домашние номера телефонов; кроме того, меня, как почти всех людей, посещают гомосексуальные фантазии – в моем случае связанные, как правило, с заключением в тюремной камере по обвинению в не совершенном мной преступлении, что только осложняет дело.
Итак, разговаривая с дядей Ирвином в телефонной будке, я вновь столкнулся с постыдными записками, немало удивленный конкурентным характером некоторых объявлений извращенцев из Шарон-Спрингс. Один по имени Анджело писал: «Звани в любое время. Магу сосать часами. Я лутший в округи».
А мужчина по имени Том вопрошал: «Хто лучше мущины знаит, как надо сосать? Не звани Анжелу, звани суда». Они конкурировали на маленьком рынке, поэтому, видимо, разумно хвастались, очевидно не стесняясь своей сексуальности, своих наклонностей, и, по-моему, специально писали с орфографическими ошибками. Что это – особый шифр геев? Снова тайна, снова разочарование!
Отвлекшись, я сразу не расслышал продиктованный дядей Ирвином номер телефона и поэтому попросил:
– Пожалуйста, повторите еще разок.
Он заворчал недовольно, но выполнил просьбу, и на этот раз я уловил номер Колонии Роз, случайно записав его рядом с чрезвычайно соблазнительным извещением: «Люблю, когда мою киску целуют, звонить Дебби, 222-4480». Необычно – даже экстраординарно. На странице около полудюжины записок, и только одна женская, а ни в одном клозете, где я в тот день побывал, не было ни одного послания от женщины.
Должен сказать, признание в любви к поцелуям неожиданно показалось мне милым, прелестным, чуть ли не викторианским. Возникло даже искушение вырвать страницу и позже внимательно изучить. Кто такая Дебби? Впрочем, дико звонить незнакомке; вдобавок надо поразмыслить о более важных вещах – о Колонии Роз! Поэтому я попросил дядю Ирвина передать тете Флоренс сердечный привет, и мы поторопились разъединиться, чтобы я успел звякнуть в колонию до пяти.
Полгода назад, в середине января, я подал заявку в Колонию Роз, расположенную в Саратога-Спрингс, штат Нью-Йорк. Читал о ней в журнале «Поэтс amp; Райтерс» в библиотеке Монклера, куда забрел однажды, спасаясь от дяди Ирвина. Потом через пару дней о колонии упоминалось в «Нью-Йорк тайме».
Знаете, иногда что-нибудь несколько раз попадается на глаза и начинает казаться неким знаком, поэтому, дважды наткнувшись на упоминания о колонии, я отправил письмо, получив в марте ответ с сообщением, что включен в список очередников. Был скорее польщен, чем расстроен. Само включение в такой список – победа. В качестве образца своего творчества послал первую главу романа «Мне меня жалко», и вот теперь принят! Не стою уже в списке очередников. Настоящий триумф!
Спеша поделиться великолепной новостью, прежде чем звонить в колонию, я помахал Дживсу, сидевшему в машине. Он облаком мелькнул над асфальтом.
– Да, сэр?
– Помните, Дживс, меня занесли в список ожидающих места в Колонии Роз?
– Да, сэр.
– Ну, я только что говорил с дядей Ирвином, оказалось, оттуда звонили домой, ищут меня, ждут меня! Стало быть, наши планы меняются, но, по-моему, к лучшему, Дживс.
– Да, сэр.
– Вы за меня рады, правда, Дживс?
– Да, сэр:.
Наверно, он несколько утомился в дороге. Лексикон его в данный момент был не слишком богатым; вполне можно было бы проявить больше энтузиазма вместо того, чтоб твердить неизменное «да, сэр», но я вспомнил, как сам от усталости с трудом подыскивал слова при покупке телефонной карточки, поэтому простил Дживса за то, что он не подсластил и не приперчил беседу хозяина со слугой.
Я повернулся к аппарату, произвел необходимые манипуляции.
– Колония Роз, – ответил женский голос.
– Алло, – сказал я, не проявляя творческой фантазии, хотя начало телефонного разговора ограничено определенными условностями. – Говорит Алан Блэр, мне сейчас сообщили, что я больше не значусь в списке очередников? – Я придал фразе вопросительное звучание, чтобы не показаться слишком самонадеянным и продемонстрировать подобающее смирение.
– Ах да… Один претендент отказался, и, если вы свободны, можете приехать, мы вас с радостью примем. Меня зовут Дорис, я помощник директора.
– Очень рад познакомиться… то есть по телефону, – бормотал я, тиская трубку, как женскую руку. – Что ж, мое расписание определилось, охотно приеду в Колонию Роз. Собирался подлечиться в Шарон-Спрингс, но охотно поменяю их на Саратога-Спрингс. Источусь от этих источников к вашим источникам.[27] Когда прикажете явиться?
Я сразу забеспокоился, не переборщил ли с цветистостью речи, стараясь подобострастно угодить, позабавить, но Дорис оценила мои усилия.
– Какой вы забавный, – мило фыркнула она. – Приезжайте через два дня, в четверг – комната и рабочий кабинет будут готовы, – мы предлагаем вам шесть недель, до конца августа.
Шесть недель. Невероятно. Общение с коллегами-художниками даже лучше общения с хасидами. Тут мне пришло в голову, что надо сказать ей о Дживсе. Наверняка немногие художники имеют слуг, но я воображал, что колония располагается в усадьбе девятнадцатого века, как сообщалось в «Поэтс amp; Райтерс», со служебными помещениями, где отыщется койка для Дживса.
– Должен предупредить, – предупредил я, – что со мной слуга Дживс.
– Дживс? – добросердечно рассмеялась она. – Как мило… Именно Дживсов нам тут не хватает. Я страстная поклонница Водехауса!
