жителями Шарон-Спрингс обменялись многочисленными любезностями.
– Зачем галстук носишь? – спросил кто-то из них.
– Чтоб рот вытирать, – объяснил я, задрал галстук, вытер широким жестом губы, что всех искренне позабавило. Очень милые, приветливые люди. Говорили в основном о бейсболе, в котором я крупный специалист, благодаря ежедневному изучению спортивных страниц, тогда как по телевизору шла игра, нуждавшаяся в комментариях.
Ну, я угостил всех выпивкой, все меня угостили. Радостно снова окунуться в мир после многомесячного заключения и одинокого угощения в монклерском убежище.
До конца пиршества досидели немногие; оставшиеся за стойкой умолкли, погруженные в размышления. Я переключил внимание на телевизор, где теперь показывали вольную борьбу. Давненько не смотрел, с детства, хоть знал, что она быстро становится популярной. Старался разобраться в происходящем, понять, чем вольная борьба привлекает людей, но смысл неистовых объятий на экране от меня ускользал. Может быть, дело вкуса.
– Вам нравится борьба? – спросил я сидевшего рядом джентльмена со столь же впечатляющим брюшком, как у бармена.
– По-моему, занятие глупое, – ответил он, – а моему сыну нравится. Я люблю настоящие игры вроде хоккея или футбола.
Я еще понаблюдал за вольной борьбой. Двое парней в бикини с выбритыми телами принимали разнообразные эротические позы. Неужели никто тут не чувствует греческий дух? Встал вопрос: почему я сегодня зациклился на гомосексуализме? Сначала заинтриговали и спровоцировали купальни, потом возникла идея снять фильм про геев, теперь в вольной борьбе проявляется гомосексуальный подтекст… Почему без конца поднимается вопрос о гомосексуализме? Пока нет ответа. Равно как и на еврейский вопрос.
Я спьяну сделал мысленную пометку: выяснить, почему мне так хочется разобраться в гомосексуальном и еврейском вопросах. Они встают в романе, над которым я буду работать в Колонии Роз. Сомнения разрешатся в произведении, в творческом процессе.
Наблюдая за вольной борьбой, я думал, по-прежнему занятый вопросом гомосексуализма, не считает ли американская психология наблюдение за обнимающимися на ринге мужчинами безопасным выражением чувственности подобного рода. У одного борца были грудные мышцы размером с обеденный поднос; в кульминационный момент хореографической битвы он придушил противника на собственной груди. Тому пришел театральный конец – вскоре он лежал на животе с заломленной назад ногой, готовый к доброй содомии. Матч кончился.
– По-моему, вольная борьба имеет сходство с порнографией, – сказал я пузатому джентльмену, отцу любителя данного вида спорта, не упомянув в связи с этим о греках. – Наверняка существует некая связующая формула. В обоих случаях люди с примечательным телосложением что-то изображают. То притворятся противниками, то тянутся друг к другу. Болельщики с той и с другой стороны преувеличенно это переживают, испытывая катарсис. Понимаете, что я имею в виду, сэр?
Джентльмен не отреагировал на мой тезис о связи вольной борьбы с порнографией, бармен крикнул:
– Последний заказ! – и я, жаждя добавить в свой организм пива, прекратил дискуссию о смысле симуляции объятий.
В два часа ночи слез с высокого табурета у стойки бара, и весь алкоголь, накопившийся в фольклорной деревянной ноге, бросился в голову. Вставая после многочасовой выпивки, всегда с неожиданным изумлением обнаруживаешь, что ты вдвое пьянее, чем думал. Поэтому лучше всего пить в постели, как я делал в Монклере. Никаких внезапных открытий.
Я поблагодарил бармена за приятный вечер и, спотыкаясь, поплелся из «Куриного насеста». Прочие посетители расходились к грузовикам и фургонам, растворяясь во тьме. Я пришел в сумерках – теперь по небу разливались черные чернила.
Направился к еще открытой заправочной станции через дорогу, чтобы купить бутылку воды в надежде хоть как-нибудь перебороть неизбежное завтрашнее похмелье, и, подходя, заметил телефонную будку, откуда сегодня звонил, вдруг пожелав кому-нибудь звякнуть. Знаете, пьяного одолевает сентиментальность, больше всего на свете жаждешь поговорить с кем-нибудь по телефону, сказать: «Я люблю тебя».
К сожалению, позвонить было некому – разумеется, не тете Флоренс в таких обстоятельствах, – однако в момент алкогольной гениальности вспомнилась телефонная книга с призывами.
Рядом с записанным мной телефоном Колонии Роз – кажется, я его зачеркнул, чтобы кто-нибудь не позвонил по ошибке в надежде на противоправную встречу, – находилось привлекшее раньше внимание и ошеломившее сообщение: записка Дебби, оповещавшей о собственных предпочтениях. Глупо с моей стороны прятать в кустах голову, прыгать вокруг да около на кошачьих лапках, стоять в выжидающей стойке, поэтому, если вы позабыли, напомню: «Люблю, когда мою киску целуют, звонить Дебби, 222-4480». Повторяю – меня взволновало упоминание о поцелуях.
Вытащив телефонную карту, я набрал номер, что с моей стороны было очень эгоистично, учитывая время, но пьяный примечательно эгоистичен. Впрочем, пусть даже напившись, о чем я думал? Хорошо – чувствовал жуткое одиночество и все время хотел позвонить кому-нибудь из тех, кто оставляет номер телефона в общественных туалетах или, в данном случае, в телефонной книге, дляудовлетворения любопытства, возбужденного многочисленными телефонными номерами, нацарапанными в сортирах между Монклером и Шарон-Спрингс, пришлось снизить коэффициент интеллекта в мозгах, и без того притуплённого пивом.
– Алло, – ответил сонный женский голос после примерно шестого гудка.
– Дебби? – спросил я, понимая, что язык заплетается.
– Что?
– Мне нужна Дебби, – объяснил я, стараясь говорить внятно.
– Кто это? – Голос стал вовсе не сонным.
– Извините за поздний звонок… по объявлению на заправочной станции… Меня зовут Алан. Может быть, вы придете сюда? Куплю вам охладитель для вина. Что пожелаете. Бар закрылся, а то я там угостил бы вас выпивкой. Можно где-нибудь посидеть, побеседовать. Хотелось бы с вами поговорить?…
Я придал последним словам вопросительное звучание, чтобы не показаться чрезмерно назойливым, если такое вообще возможно.
– Ты мой номер на бензоколонке узнал? – сердито спросила она.
– Нет, в телефонной книге, – признался я, инстинктивно понимая, что надо немедленно повесить трубку, хотя некая преобладающая пьяная интуиция велела этого не делать.
Она говорила: «Ты говоришь с женщиной. Не сдавайся. Никогда не знаешь, что может случиться».
– Ты где? – спросила Дебби.
– На заправке.
– Хочешь мне купить охладитель? – Тон как бы смягчился.
– Все, что пожелаете. Если знаете какой-нибудь открытый бар… «Куриный насест» закрылся… угощу выпивкой.
– Ладно. Стой там, на заправке. Прямо напротив «Куриного насеста»?
– Да.
– Стой на месте. Приеду сейчас. – И на том она бросила трубку.
Господствующая интуиция, наверняка такая же пьяная, как я сам, говорила: «Видишь? Сейчас встретишься с женщиной!» Другая, будучи потрезвее, предупреждала: «Немедленно возвращайся в «Адлер». Ничего такого красивого не бывает, стало быть, это обман. Сейчас же убирайся отсюда ко всем чертям».
Я, естественно, не прислушался к робкому трезвому голосу разума, пошел к лавке за жвачкой. Не хочется, чтобы Дебби почуяла перегар. Примечательно, что все тот же работавший ранее парень удерживал крепость столь долгое время.
– Еще одну телефонную карту? – спросил он.
– Нет, той хватит надолго. Спасибо за вопрос. Мне просто нужна жевательная резинка.
