Проснитесь, сэр!

– Проблем тоже много. Проблема моногамии, отношений между душой и телом, подающего в бейсболе… Естественно, из эгоистических соображений меня больше интересует еврейский вопрос, длянацистов он заключался в том, что с нами делать, а для меня еврейский вопрос звучит таким образом: «За что нас ненавидят?»

– В высшей степени трудный вопрос, сэр.

– Разумеется, нам, евреям, хотелось бы знать, как преодолеть эту ненависть, либо изменившись самим, либо изменив ненавидящих, хотя, может быть, надо просто признать эту ненависть, как в Обществе анонимных алкоголиков советуют признать себя алкоголиком. Может быть, мы, евреи, просто должны с ней смириться и жить дальше. Интересно, существует ли для евреев вспомогательная программа в двенадцать шагов, хотя для этого, по-моему, и существует синагога, тем более что почти все собрания «Анонимных алкоголиков» – АА – происходят в церквях. Поэтому еврейские АА, которые, на мой взгляд, попросту представляют иудаизм, собираются в синагогах, веря вместо двенадцати шагов в Десять заповедей.

– Возможно, сэр.

– Ну, в своей книге, Дживс, я просто ставлю все эти вопросы. Не предлагая ответов. Тут нет ничего страшного, потому что в романах вовсе не обязательно решительно и определенно судить о людях. Когда пишешь Декларацию независимости, Конституцию, учебник по нейрохирургии, надо выражаться четко и ясно, а в романе достаточно ставить вопросы. От литературы никто слишком многого не ожидает. Люди хотят только знать, что не одни они заблуждаются.

– Весьма проницательное замечание, сэр.

– Знаете, что меня беспокоит, Дживс? Написав этот самый кусочек о Йельском клубе и Фицджеральде, я вспомнил, что почти все мои любимые писатели ненавидели евреев. Включая Фицджеральда. Не надо бы публиковать ничьи личные письма. У любого своего героя обязательно замечаешь антисемитскую реплику, которая разрывает сердце… Ну ладно. Пусть даже Фицджеральд был антисемитом, я все равно объявляю «Великого Гэтсби» великим американским романом. До сих пор толкуют, что «великий американский роман» до сих пор не написан, но это не так. Его написал Фицджеральд. Там есть все американское: деньги, секс, автомобили, спиртное, создание новой фальшивой личности, проза, как истинный музыкальный коктейль, город Нью-Йорк… Что скажете, Дживс?

– Убедительное утверждение, сэр.

– Благодарю вас, Дживс. Впрочем, по-моему, хотя Фицджеральд действительно написал великий американский роман, в одном он ошибся: второго акта в жизни американцев не бывает. По-моему, он это сказал, потому что слишком рано умер. Пропустил свой второй акт – перед смертью его перестали печатать, потом он вновь возвысился до первой обоймы. Может быть, доказал свою правоту, сыграв второй акт не в жизни, а в смерти, но, я думаю, люди живут нынче долго благодаря витаминам, которые позволяют сыграть второй акт.

– Вполне возможно, сэр. Продолжительность жизни растет.

– Понимаете, Дживс, я вовсе не пытаюсь написать великий американский роман. У меня нет подобных далеко идущих амбиций. Может быть, моя книга станет великим нью- джерсийским романом, поскольку речь идет о моем переезде в Нью-Йорк из Нью-Джерси, но я всегда в душе знал, что когда-нибудь вернусь в Нью-Джерси, что и сделал, переселившись в Монклер к тете Флоренс и дяде Ирвину. Возможно, таким будет конец «Ходока» – переезд в Монклер, где меня застрелит дядя Ирвин. Вроде конца «Великого Гэтсби», только у дяди с тетей нет бассейна, поэтому он пристрелит меня в ванне за напрасную трату горячей воды… Мне хочется быть убитым в конце романа. Как считаете, это не слишком мрачно, Дживс?

– Любая трагедия заканчивается гибелью, сэр.

– Я задумывал комедию, но конец может быть и трагичным.

– Очень хорошо, сэр.

– Ну, я не собираюсь писать великий американский роман. Точно. Не собираюсь писать лучшую книгу о целой стране: одного штата вполне достаточно. Конечно, мой первый роман тоже был о Нью-Джерси, о том, как я лишился родителей. Может быть, я создам цикл о Нью-Джерси, как Вагнер – «Кольцо нибелунга».

– Звучит многообещающе, сэр.

– Вы очень снисходительны и терпеливы, Дживс. Извините, что я докучаю вам рассуждениями о своих литературных планах.

– Вовсе нет, сэр. С большим удовольствием слушаю.

– Спасибо, Дживс… спасибо, что выслушиваете мои рассуждения.

– С большим удовольствием, сэр.

– Ну пожалуй, мне лучше вернуться к работе.

– Тогда я вас оставлю, сэр.

– Стойте, Дживс, вы ничего не слышите? Голос… Вроде Господнего – дальний, низкий…

– Да, сэр.

– Невероятно. Может ли нам обоим явиться одинаковая слуховая галлюцинация?

– Нет, сэр. По-моему, мы оба слышим громкоговоритель с ипподрома, мимо скаковых дорожек которого проезжали по дороге сюда. Видимо, там начались скачки.

– Вы правы, Дживс. Спасибо за разъяснение. Что ж, голос не чересчур отвлекает, его можно принять за голос моей Музы… Может быть, через несколько дней, если мне хорошо будет работаться, побываем на ипподроме, потратим немного денег.

– Очень хорошо, сэр, – согласился Дживс, улетучился ветром из комнаты, оставив молодого хозяина за трудами.

Вот как я провел первый день в Колонии Роз – с удовольствием копаясь в коробке с заметками, словно отщипывая то кожицу, то темное мясо от жареного цыпленка, настукивая на клавиатуре разнообразные сцены, прихлебывая жидкий коричневый кофе, съев содержимое металлической фляги, слушая далекий голос громкоговорителя на ипподроме, игнорируя пульсирующую боль в заживавшем носу, время от времени глядя на прекрасную неизведанную зеленевшую территорию за окном.

Глава 15

Я принимаю ванну, но страшно волнуюсь при мысли о встрече с коллегами по Колонии Роз. Облачаюсь в приготовленные Дживсом доспехи, но не чувствую храбрости. Дживс предлагает научную систему повышения самооценки, существенно укрепляя мой дух. Переход в наступление

В пять часов я немного вздремнул, а в половине шестого сидел в ванне, готовясь к встрече на задней веранде. Люблю нежиться в ванне, хотя всегда нервничаю при этом. Нос опасно распух от горячей воды, но самое главное – я волновался, вспоминая обмен репликами с Маррином: «Увидимся в шесть за безалкогольными напитками!» – «Иногда я бываю несдержанным…»

Зачем я это сказал? Теперь точно знаю, что он постарается сунуть мне в руки выпивку. Следовало вооружиться для твердого отказа, а я дал слабину. Почему я всю жизнь даю слабину, ни разу не проявив больше силы? Должно быть, из-за тяготения. Нас всегда тянет вниз, а не вверх. Но надо быть сильным. Найти способ не пить.

В лечебнице и после переезда в Монклер я побывал на нескольких собраниях АА, однако перестал ходить по одной простой причине: не был готов бросить пить, чересчур любя выпивку. Возможно, по двум этим причинам. Так или иначе, теперь хочу остановиться. Из-за выпивки нос разбит вдребезги, и вообще все плохое, что случалось в жизни, можно свести к спиртному. Напившись в Колонии Роз, наверняка что-нибудь испорчу. Поэтому я попытался припомнить кое-что из услышанного на собраниях, хотя изо всех сил старался ничего не слушать, тем не менее некоторые замечания в моем собственном понимании пришли на память:

1) Без выпивки жизнь становится лучше – подобная мысль вдохновляет; если подумать, это вроде бы правда, особенно если выпивка постоянно приводит к затмению, отключению, сломанному носу и прочим несчастьям.

2) Определенно кажется, что в результате физической аллергии к спиртному я не могу регулировать потребляемое количество. Почти никогда не мог выпить просто пару рюмок, разве что больше пить было нечего – в высшей степени огорчительное обстоятельство.

3) Если не сделаешь первый глоток – не напьешься. Я еще пополоскал в мозгах эту мысль, ибо она представлялась жизненно важной. Ладно, Блэр, сказал я себе, просто не пей первую рюмку, и ты не