Эклермонды, я буду повиноваться воле короля. От вашего решения, — прибавил он многозначительным тоном, — зависит участь принцессы.
— Да, теперь наступило время признать ее происхождение, которое вы справедливо назвали славным, — отвечала Екатерина, бросая торжествующий взгляд на сына. — Эклермонда — принцесса королевской крови. Она из рода Бурбонов. Пусть те, которые чтят память Людовика I, преклонятся перед его дочерью.
Повинуясь словам королевы, толпа молодых дворян приблизилась поцеловать руку вновь рожденной принцессы, и многие из них в эту минуту забыли свою старинную вражду к великому борцу протестантской религии, восхищаясь его прекрасной дочерью.
— Ну, — сказал Бурбон, обращаясь к Генриху III, — я нашел принцессу. Конечно, вы найдете ей конвой.
— Проклятие! — гневно вскричал Генрих.
И, подозвав де Гальда, он велел ему распорядиться о закрытии турнира.
— Принцесса ваша, — сказала тихо Кричтону королева-мать.
Но это заверение не придало бодрости шотландцу. Он почувствовал, что его любовь безнадежна, и отчаяние, которое всегда порождает безнадежная любовь, овладело его душой.
Между тем на арене загремели трубы, и герольд, выехав на середину, провозгласил после предварительного троекратного 'Слушайте!', что турнир окончен, что его величество приглашает благородных зрителей на банкет вместо атаки замка Жуаез Гард и большого турнира при свете факелов.
Это известие вызвало всеобщее изумление и недовольство.
— Что это значит? — спросила Екатерина. — Почему вы отменили турнир, которого ждали с таким удовольствием?
— Маски скорее будут в духе той странной сцены, свидетелями которой мы будем, — отвечал насмешливым тоном король. — К тому же турниры опасны для нашей породы. Мы помним судьбу нашего отца и желаем впредь избегать копья.
— А! Я выдана! — прошептала Екатерина. — Но изменник не избегнет моего возмездия.
— В отель де Невер, мой милый, — сказал Генрих, обращаясь к Кричтону, — и арестуйте принца Мантуйского. Не становитесь нам поперек дороги, — прибавил он льстивым тоном, — и вы не встретите ни в чем отказа.
Блестящее собрание рассеялось под звуки труб. Толпа прекрасных дам возвратилась далеко не в том порядке, в каком появилась. Ряды расстроились, и вместо пажа около каждой красавицы ехал ее счастливый поклонник. Генрих III скакал впереди процессии с принцессой Конде, Бурбон приблизился к ла Ребур.
Кричтон вернулся в свой павильон, где оруженосец начал снимать с него его вооружение.
Когда два монарха покидали арену, со всех сторон раздались крики: 'Да здравствует король! Да здравствуют короли!'
— Слышите, Росни, — сказал Бурбон, обращаясь к своему спутнику. — Да здравствуют короли! Это добрый знак.
Наконец на арене остались только три человека.
— Турнир отменен, стало быть, план провалился, мой идальго, — сказал первый из них, сорбоннский студент.
— Проклятие! — вскричал Каравайя,свирепо крутя усы. — Я не знаю, что и думать об этом. Я отдал бы свою душу сатане, только бы этот проклятый шотландец попался мне под руку.
— Договор заключен, — сказал бернардинец. — Смотри! Вот твой шотландец.
Действительно, в это время из павильона вышел Кричтон в бархатном камзоле и испанском плаще, за ним следовал Блунт, заботливо неся на руках Друида.
— За ним! — вскричал Каравайя, выхватывая нож и пряча его за рукав.
Перенесемся в отель де Невер, куда был отнесен после поединка принц Мантуйский.
Было уже поздно, когда Винченцо пробудился от глубокого сна, в который погрузили его сильные наркотические средства, данные ему опытным врачом, находившимся в свите герцога. Прошло несколько минут, прежде чем принц смог припомнить утренние события. Поднеся руку к голове, он почувствовал наложенную на нее повязку, и в ту же минуту сознание о понесенном поражении всплыло в его голове. Он быстро вскочил с постели, несмотря на все просьбы доктора, и позвонил в серебряный колокольчик. На этот зов тотчас же явился слуга в черной ливрее.
— Мое вооружение, Андреини, — сказал принц, ходя взад и вперед по комнате неверными шагами. — Мою кирасу и мой миланский шлем. Я хочу возвратиться на турнир. Он еще не окончен. A! Maledizione! Что же ты не повинуешься мне! Мое оружие, говорю тебе, и бокал вина!
— Altezza! — вскричал слуга, глядя с беспокойством на доктора.
— Вам необходим покой, ваша светлость, — сказал доктор, — и я прошу вас лечь снова в постель. Поединок может быть возобновлен завтра, но сегодня ваша рана не позволит вам вынести тяжести вашего вооружения.
— Моя рана! — вскричал с горькой усмешкой Гонзаго. — Тебе не надо мне о ней напоминать. Я чувствую ее на лбу, как печать Каина. Она раздирает мой мозг, обращает в огонь мою кровь. Почему этот удар не был нанесен вернее? К чему мне жизнь, когда я обесчещен? Проклятие моей слабой руке, которая не могла поддержать энергию моего сердца. И я пощадил этого врага, когда он был в моей власти! Я дал ему уйти, не причинив ему никакого вреда. Екатерина была права, когда говорила, что я всю жизнь буду раскаиваться в этом неуместном великодушии. О! Если бы вернулось это время! Если бы его жизнь снова была в моих руках! Я убил бы его, даже если бы он подставил моим ударам обнаженную грудь.
Истощенный волнением и болью от раны, принц остановился и бессильно упал в кресло.
— Altezza! — сказал, подходя к нему, Андреини.
— Назад! — вскричал Гонзаго, обнажая шпагу и направляя ее острие в грудь слуги. — Назад! Дай мне умереть… не отомщенному…
— Нет, отомщенному, — сказал тихо Андреини.
— А! Так ты отомстишь за меня! — вскричал Винченцо, вскакивая на ноги.
— Разве я когда-нибудь покидал вашу светлость? — спросил Андреини тоном упрека.
— Моя рука до сих пор мне не изменяла, — отвечал с горечью Гонзаго. — Могу ли я надеяться, что ты сделаешь для меня более, чем я мог сделать сам? Но если моя честь тебе дорога, если ты хочешь заслужить мою дружбу, если ты хочешь быть для меня более чем братом, ты не допустишь, чтобы мой победитель жил и хвастался своей победой.
— Клянусь Святым Лонгино! Он умрет до полуночи, — отвечал Андреини. — Ваша светлость уже имеет в руках средство для мести. Джелозо в соседней комнате.
— Как? — вскричал Гонзаго. — Она здесь, и ты до сих пор скрывал это от меня, изменник! Тебе стоило только сказать это, чтобы уменьшить боль от моей раны, чтобы успокоить горячку моего мозга… Веди ее сюда… Веди!
— Она спит, монсеньор, — сказал слуга, и странная улыбка осветила его желтое лицо. — Она спит, подавленная усталостью и страхом.
— Андреини, — сказал сурово принц, — в этом черном намеке я узнаю дурного советника, против которого предостерегал меня отец… Это было бы возмутительно!
— Монсеньор!
— Все равно. Кто в ее комнате?
— Изинтио.
— Пусть он выйдет, и принеси мне бокал кипрского. Пока Андреини выходил, чтобы исполнить приказ своего господина, Гонзаго, не обращая внимания на слова доктора, быстро ходил взад и вперед по комнате, бросая на дверь пылающие взгляды. Перспектива возмездия и исполнения его черных планов, казалось, придавала ему новые силы. Его шаг стал тверд и ровен, глаза сверкали, бледное лицо покрылось яркой краской. Наконец Андреини вернулся, неся бокал вина. Винченцо поспешно схватил его и поднес к губам.
— Ваша светлость, умоляю вас, не пейте этого вина! — вскричал доктор. — Я не отвечаю за вашу
