особенности из провинции), разбогатевшие за последние годы, почему-то очень любят молодых папуасов. И мечтают с ними трахнуться на макушке пальмы. Но Ипполита любит и женщин, как мы с Веркой поняли из рассказа Ольги Макаровой.
– Все это может быть, если ваша Ипполита – ненормальная, – подал голос Павел Леонидович. – Патологическая мужененавистница или что-то в этом роде. Но вся эта феминистическая чушь может оказаться только ширмой. Например, для того, чтобы подбирать кадры. Ведь для вербовки девушек, подобных этим, – Павел Леонидович показал пальцем в пол, – нужны какие-то красивые или убедительные слова. Им говорят то, что они хотят услышать. А ведь таких, как эти, – Павел Леонидович опять показал пальцем в пол, – найдется немало. Руководство секты нашло интересную идею.
– Ничего себе интерес, – хмыкнул Афганец.
– Важен результат, – невозмутимо продолжал Павел Леонидович. – Они вербуют кадры. Причем, как я понял, массово. Если у них эти курсы самообороны и так далее. Но вы абсолютно правы. Встает вопрос: зачем? Если Ипполита ненормальная, все ясно. Если же она абсолютно нормальна или имеются абсолютно нормальные истинные руководители, то дело принимает другой оборот.
– Но нас волнует спасение людей, моих парней. Других мужиков, которые почему-то томятся в подземельях.
– Эти две вам не помогут, – вставил Альберт Михайлович, кивая на пол. – Они даже ни разу не были в подземельях и не догадываются об их существовании. Они не знают, где держат мужчин. Может, попытаетесь прихватить не мелких сошек?
– Где их взять-то? – вздохнул Афганец. – Если бы могли, давно бы скрутили.
Один из парней предложил всем коллективом выехать на печально известное нам кладбище и его перекопать. Может, количество перейдет в качество и удастся найти вход в подземелье?
– Завтра с утра и отправляйтесь, – сказал Лешка.
Но у меня появилось другое предложение. По-моему, следовало попробовать выяснить, где Ипполита получала наследство и какие события этому сопутствовали.
– Каким образом ты намерена это узнавать? – взревел Афганец.
Я пояснила. Лешка перестал кричать, остальные тоже выслушали меня заинтересованно.
– Вот и займись этим, – сказал Лешка абсолютно спокойно.
– У меня, между прочим, своя работа есть. Пошли ребят. Мое присутствие совсем необязательно.
– Не испытывай мое терпение, – процедил Афганец и добавил, что после двух неполных лет знакомства со мной начинает понимать Джека-потрошителя.
Глава 20
Домой меня повез Павел Леонидович. Вызвался сам. Как я догадывалась, или хотел со мной что-то обсудить, или получить причитающиеся ему деньги за частный извоз. Оказалось, что и то, и другое. Правда, как я поняла, Павел Леонидович теперь вознамерился регулярно оказывать услуги Афганцу, чтобы иметь прибавку к зарплате, значительно превышающую эту зарплату. И правильно. Если государство не платит врачам (или только бросает жалкую кость), то надо самим беспокоиться о пропитании. И всем хорошо, а государство обойдется.
– Светлана Алексеевна, – обратился ко мне врач-психиатр, когда мы отъехали от дома Афганца на некоторое расстояние. – У меня к вам будет небольшая просьба…
– Да?
– Мне, признаться, хотелось бы, чтобы к двум нашим клиентам, пострадавшим от амазонок, пришли вы. Я имею в виду больницу, где работаю. Причем пришли, как приходят к другим нашим пациентам. То есть оформили пропуск и… Это не сложно. В самом деле. У нас не «Кресты». Кстати, мы Минздраву подчиняемся, а не ГУИНу[4]. Конечно, в России понятия «не разрешается» не существует. У нас все разрешается – были бы деньги. Но, тем не менее, когда нет особой необходимости, не хочется привлекать к себе излишнее внимание… Надеюсь, вы меня понимаете.
Я понимала. Лучше появлюсь я в роли гражданской жены, сестры или кого-то там еще, а не пара гориллообразных типов, у которых голова плавно переходит в туловище, пропуская шею, имеющуюся у остальных нормальных людей. Зачем врачу лишний раз рисковать и проводить кого-то туда, куда посетителям вход воспрещен? Да и я скорее расположу пациентов к разговору, чем подчиненные Афганца.
Но у меня самой имелись вопросы к Павлу Леонидовичу – как к человеку и специалисту по психиатрии, впервые встретившемуся с нашей компанией. И первый вопрос был о Лешке. Павел Леонидович усмехнулся.
– Что вас конкретно интересует? – повернулся он ко мне с хитринкой в глазах. – Почему он с вами нянчится?
– Ну, в принципе…
– Да вы и сами все прекрасно знаете. Вековой инстинкт гомо сапиенса мужского пола – заполучить себе самку, в особенности брыкающуюся и не желающую подчиняться. Он же знает, что вас не сможет подчинить никогда. Более того, у каждого крутого мэна есть кто-то, кого он побаивается. Обычно этот человек – женщина. В данном случае – вы. Мне тут уже успели про вас кое-что рассказать охранники…
– Что? – встрепенулась я.
– Не волнуйтесь. Вся охрана вас уважает. И я понял, что вам лучше не перечить… У вас, кстати, уж больно силен дух противоречия. Это я к вопросу о феминизме.
– Не поняла, – призналась я.
– Сегодня мы много говорили о феминизме и об этих ваших амазонках. Я высказал свое мнение, и вы его слышали. Считаю, что истинных феминисток не существует, по крайней мере теперь. На заре зарождения движения, когда они боролись за равные права на голосование…
– Павел Леонидович! – воскликнула я. – Мне сейчас плевать на мое право на голосование. Но вот если бы его у меня отняли или если бы его у женщин не было, я бы тоже включилась в борьбу и пошла на демонстрацию, на митинг или куда-то там еще – хотя никогда на них не ходила. Даже в советские времена, когда нас в школе гоняли на демонстрации, всячески увиливала.
– Вот он – ваш дух противоречия, – усмехнулся Павел Леонидович. – Вам плевать на ваше право на голосование, но если бы вы его лишились, вы пошли бы за него бороться, а получив его, опять не стали бы ходить на выборы. Так?
Я рассмеялась. Павел Леонидович продолжал свои рассуждения. Он считал, что феминизмом может, например, прикрываться любовь к конкретному мужчине. Придумываются подобные байки хотя бы для себя самой, что-то оправдывая: влюблена, как кошка, но никому не может в этом признаться и обманывает даже себя. Это, конечно, лучше, чем вены резать и таблетки пригоршнями глотать, но тем не менее идет от комплекса неполноценности, неудовлетворенности, чего-то еще…
– Я не поняла: вы считаете меня феминисткой или не считаете? – спросила я.
– Вы не феминистка, а на редкость самодостаточный человек, более того – вы довольны жизнью, что вообще встречается редко. Вы уверены в себе, знаете, чего хотите. А то, что иногда можете выкинуть какой-нибудь фокус… например, как сегодня гранату бросили… – Павел Леонидович опять усмехнулся и покачал головой. – Так это все укладывается в ваш образ, в ваш психологический портрет. Убей врага, пока он не прикончил тебя. Тем более вы были на войне, как мне опять же успели сообщить. Насколько я понял, эти амазонки направлялись как раз к вам, и вы их опередили. Правильно сделали. Более того, вы же понимаете, что вас, в принципе, могут убить, причем в любой момент. Вы – поперек горла этим амазонкам, а среди них, похоже, есть очень разумные личности. И они поняли: им нужно опасаться в а с, а не Алексея Петровича. Но вы не паникуете, а действуете, думаете, что еще можно сделать, чтобы их нейтрализовать и предупредить их действия.
– Спасибо, – медленно произнесла я. Данная Павлом Леонидовичем характеристика даже заставила меня покраснеть. Вот как, оказывается, меня воспринимают…
Но у меня на языке еще вертелся вопрос об амазонках.
– Верхушка – точно абсолютно нормальные люди, – твердо сказал Павел Леонидович. – Я уверен в этом на сто, ну пусть девяносто девять процентов. Да ведь и их звонок вам с угрозами это подтверждает. И попытки убийства. Сколько раз на вас уже покушались? И как они действуют с теми, кто мог видеть то, что
