Был готов испытать прорицанье Кларийского бога — В Дельфы же путь заграждали Форбас и дружины флегиан. Он приходит к своей Гальционе, верной супруге, Ей сказать о разлуке… сказал… ужаснулась, и хладом Грудь облилася, бледность ланиты покрыла, слезами Очи затмились, трикраты ответ начинала — трикраты Скованный горем язык изменял; наконец возопила, Частым рыданием томно-печальную речь прерывая: «Милый супруг мой, какою виной от себя удалила Я твое сердце? Ужели не стало в нем прежней любови? Ты равнодушно теперь покидаешь свою Гальциону; Путь выбираешь дальнейший; я уж милей в отдаленье. Странствуй ты по земле — тогда бы сердце не знало Страха в печали; была бы тоска без заботы… но моря, Моря страшусь; ужасает печальная мрачность пучины; Волны — я зрела вчера — корабельны обломки носили; Здесь не раз на гробницах пустых имена я читала. Друг, не вверяйся надежде бесстрашного сердца; не льстися Дружбой родителя, бога Эола, могущего силу Ветров смирять и море по воле мутить и покоить. Раз овладевши волнами, раскованны ветры не знают Буйству границ; и земля и моря им покорны; сгоняют Тучи на небо и страшным огнем зажигают их недра. Ах! чем боле их знаю (а знать их должна; я младенцем Часто в жилище отца их видала), тем боле страшусь их. Если ж ни просьбы, ни слезы мои над тобою не властны, Если уж в море далекое должно, должно пускаться, Друг, возьми с собою меня: мы разделим судьбину; Зная, чем стражду, менее буду страдать; что ни встретим, Всё заодно; без разлуки неверным волнам предадимся». Тронутый жалобной речью супруги, сын Люциферов Долго безмолвствовал, в сердце тая глубокое горе. Но, постоянный в желанье, он вверить своей Гальционы Вместе с собой произволу опасного моря не смеет. Хочет ее убедить ободрительным словом… напрасно! Нет убежденья печальной душе. Наконец он сказал ей: «Долго разлука и краткая длится; но я Люцифером Светлым клянусь возвратиться, если допустит судьбина, Прежде чем дважды луна в небесах совершиться успеет». Сим обетом надежду на скорый возврат ожививши, Он повелел спустить на волны ладью и, не медля, Снасти устроить и всё изготовить к далекому бегу. Видит ладью Гальциона и, вещей душой предузнавши Будущий рок, содрогнулась, слезы ручьем полилися; Нежно прижалась к супругу лицом безнадежно печальным; Томно шепнула: «прости!» — и пала без чувства на бреге. Медлит унылый супруг; но пловцы уж рядами взмахнули Весла, прижав их к могучим грудям, и согласным ударом Вспенили влагу. Тронулось судно. Она отворила Влажные очи и видит его у кормы… Удаляясь, Знаком прощальным руки он последний привет посылает; Тем же знаком она отвечала. Дале и дале Берег уходит, и очи лица распознать уж не могут; Долго, долго преследует взором бегущее судно; Но когда и оно в отдаленье пространства пропало, Силится взором поймать на мачте играющий парус; Скоро и парус пропал. И безмолвно в чертог опустелый Тихо пошла Гальциона и пала на одр одинокий… Ах! и чертог опустелый, и одр, и все раздражало Грустное сердце, твердя о далекоплывущем супруге. Судно бежит. Вдруг ветер шатнул неподвижные верви; Праздные весла к бокам ладии прислонив, корабельщик Волю дал парусам и пустил их свободно по мачте: Полные ветром попутным, шумя, паруса натянулись. Море браздя, половину пути уж ладья совершила; Берег повсюду равно отдален, повсюду невидим. Вдруг перед ночью надулися волны, море белеет; Сильный порывистый ветер внезапно ударил от юга. «Свить паруса!» — возопил ужаснувшийся кормщик… напрасно! Ветра могучий порыв помешал повеленье исполнить; Шумом ревущей волны заглушило невнятное слово. Сами гребцы на работу бегут; один убирает Весла, другой чини́т расколовшийся бок, тот исторгнуть Силится парус у ветра; а тот, из ладьи выливая В трещины бьющую воду, волны волнам возвращает. Всё в беспорядке, а буря грозней и грозней; отовсюду Ветры, слетаяся, бьются, и море, вздымаяся, воет; Кормщик бодрость утратил, и сам, признавая опасность, Где они, что им начать, от чего остеречься, не знает. Властвует буря, ничтожны пред нею искусство и опыт; Вихорь, вопли гребцов, скрыпенье снастей, непрерывный Плеск отшибаемых волн и гром отовсюду… ужасно! Воды буграми, и море то вдруг до самого неба Рвется допрянуть и темные тучи волнами обрызгать; То, подымая желтый песок из глубокия бездны, Мутно желтеет; то вдруг чернее стигийския влаги; То, опадая и пеной шипящей разбившись, белеет. Мчится трахинское легкое судно игралищем бури; Вдруг возлетит и как будто с утесистой горной стремнины Смотрит в глубокий дол, в глубокую мглу Ахерона; Вдруг с волной упадет и, кругом взгроможденному морю, Видит как будто из адския бездны далекое небо. Страшно гремит ладия, отшибая разящие волны: Так раздаются удары в стене, тяжелым тараном Глухо разимой иль брошенным тяжким обломком утеса.
